Завоеватель

Макаров остался стоять.

— Нас похитили в парке?

— Да. Простите, ваше высочество, за то, что не смог вас защитить. Вырубили гасильником, гады!

— Гасильник — это станнер? Парализатор?

— Да. Простите великодушно! Ольга грустно улыбнулась:

— Что уж теперь… Но у меня появились весьма важные новости.

И она рассказала Дмитрию о своем разговоре с главным бандитом.

— Вот оно как… — Секретарь не удивился. — Его императорское величество предупреждал меня о такой возможности, когда инструктировал перед отлетом из дома. Он не ошибся.

— Да, он и мне о том же говорил. — Ольга постучала кулачком себя по лбу. — Это я во всем виновата! Взбрело в голову, видите ли, прогуляться по городу! Вот и прогулялись, на свою голову…

— Ладно вам… Мы оба оказались не на высоте. — Макаров наконец сдвинулся с места. — Знаете что… Вы пока отдохните, ваше высочество. А мне, пожалуй, надо немного подумать.

И он принялся ходить по комнате из угла в угол. Молча.

Ольгу же так и подмывало говорить.

Кажется, в просторечье это называется «словесный понос»…

Наконец, Макаров остановился перед матрасом и глянул на Ольгу. В глазах его читалось сомнение.

— Нас убьют, Дмитрий? — тут же спросила Ольга.

Секретарь коротко мотнул головой:

— Ваше высочество — вряд ли. Думаю, они попытаются расправиться со мной. На ваших глазах. В самое ближайшее время. Чтобы сломать вас и все-таки добиться своего.

В душе Ольги тут же проснулась злость.

— Черта с два! — сказала она. — После жизни у Вершителя меня не так-то просто сломать. Попотеют они!

Макаров смотрел на нее, словно оценивал.

— Ой! — спохватилась она. — Садитесь, Дмитрий. — Она подвинулась, освобождая половину матраса.

Макаров остался стоять.

— Вы меня боитесь? — ехидно спросила Ольга. И опять поразилась самой себе.

Вроде бы смертельная опасность грозит, а она какими-то флиртовыми играми занимается!..

— Да нет, ваше высочество, не боюсь, — сказал Макаров.

И осторожно сел рядом.

Он не коснулся ее, но Ольга почувствовала, как от него к ней будто искра пробежала.

И мгновенно исчезла злость и желание флиртовать. Сердце заколотилось как бешеное. Потом нахлынула нежность.

Он был рядом, совсем близко. Руку протяни — и дотронешься… Губами коснись — и умрешь от бесконечного счастья…

Но это вряд ли могло продолжаться долго.

И пришел страх. Нет, не за собственную жизнь. Страх за него, того, кто был ей сейчас дороже этой самой жизни.

А следом за страхом в душу хлынуло чувство благодарности.

Потому что рядом с этим парнем она почувствовала себя женщиной.

Это было давно забытое ощущение, еще с тех пор, когда она жила в Петергофе с папой, мамой, братом и сестрами и не очень ловко заигрывала с кавалерами на многочисленных дворцовых балах.

Страх с благодарностью сменяли друг друга, накатывались на ее душу волнами, все более и более высокими, штормовыми, ураганными, колотились в сердце, заполняли его и снова откатывались…

Она чувствовала, что времени у них с Дмитрием осталось очень мало. Но не в этом было дело.

Она поняла, что это не просто страх и благодарность.

Она поняла, что любит этого сильного мужчину, любит, и ничего и никого ей сейчас не надо. Кроме него. А там — будь что будет!

— Нас обоих убьют, я знаю…

Это было не то, совсем не то, что она хотела сказать, но произнести «то» язык не поворачивался.

В конце концов, девушке не должно говорить о любви первой… Именно так ее учили мамки и няньки!

А потом она снова подумала о считаных минутах, которые остались у них, и рванулась к нему, прижалась к его плечу.

— Дима! Возьми меня, пожалуйста! — И судорожно потянула липучку на лифе платья, открывая любимому то, чего он был сейчас достоин.

Бюстгальтеры она не носила — не требовалось.

Секретарь застыл, словно превратился в ледышку. Бесконечно долго сидел — пока она, все поняв, не отодвинулась. Тогда он сказал:

— Простите, ваше высочество. Я не могу. Она залепетала:

— Ты боишься моего брата? Но ведь он никогда не узнает. Если останусь жива, я ему никогда ничего не скажу А если нас сегодня убьют, то не все ли равно?

Макаров коротко мотнул головой:

— Я не могу.

В Ольге вдруг проснулась ярость отвергнутой женщины.

Нужно встать и залепить ему пощечину. Так чтобы кровь бросилась ему в лицо, и… и… и…

Однако что-то изменилось вокруг.

Макаров снова застыл. Но ледышкой он теперь не был. Он словно прислушивался к чему-то внутри себя. Как недавно в парке…

А потом секретаря снесло с матраса. Будто пружиной подкинуло…

Ольга во все глаза смотрела на него и ничего не понимала.

Он как-то сжался, словно уменьшившись ростом. Но нет, так только казалось — на самом деле он превратился в сплошной комок мышц.

Это Ольга поняла каким-то неведомым, звериным чувством. А скорее, даже не поняла. Просто в ней вновь ожила надежда, ибо без надежды жить нельзя, а надеяться теперь больше не на кого. Только на этого человека, от которого веяло силой и безопасностью.

И сейчас для нее было совершенно не важно, что он переоценил себя, ибо распахнулись обе створки двери, и в комнату ворвалось человек двадцать, и каждый был вооружен.

— В угол! — крикнул Макаров. — В угол!!!