Завоеватели

— Это были могущественные чародеи, поверь мне. У них был котел, в котором вода кипела без огня. Он стоял на кухне твоей матери — вроде бы на виду и в то же время скрытый от любопытный глаз. Три года эти маги работали, не покладая рук, собирая все свои таланты, все знания, вытаскивая на свет самые древние заклинания и чары. И когда настал срок, они бросили все свои магические таланты в этот котел и как следует проварили их, а сами остались ни с чем. Я видел, — Торфинн простер руку, указывая на свой магический шар, — я видел, как они заставили тебя выпить это, как они насильно вливали в тебя яд своих познаний. Тебе было только три года, и ты был один. Они победили, и ты, сам того не зная, превратился в воплощение Белой Магии. Ты равен мне, малыш. Нас с тобой двое на Весах Силы.

Синяка перевел дыхание.

— Поэтому ты не убил меня за дерзость там, на болоте?

— Я не посмел, — просто ответил Торфинн.

— Почему я стал черным, ты тоже знаешь?

— Да. От яда познания, который растекся в твоей крови, потемнела твоя кожа. Синева проступила в глазах, отпечаталась в лунках ногтей. Твоя мать громко плакала и кричала, что ты стал уродом…

— Где теперь моя мать? — спросил Синяка хрипло и закашлялся.

Торфинн сплел пальцы рук, и на левом его мизинце блеснуло кольцо, которого Синяка прежде не замечал.

— Твоя мать? — переспросил он совсем другим голосом и засмеялся. — Забудь о ней. И обо всех забудь.

— Где они? Скажи мне, Торфинн, — настойчиво повторил Синяка.

— Твои родные исчезли, — ответил чародей.

— Куда?

— Не знаю, — сказал Торфинн. — ИСЧЕЗЛИ. Навсегда…

Собеседники замолчали. В тишине было слышно, как трещал свечи и возится, гремя цепью, в подвале великан.

Внезапно Торфинн спросил:

— Кто тебя вырастил, мальчик?

— Я приютский, — ответил Синяка хмуро.

Торфинн с любопытством посмотрел на него.

— А другие дети дразнили тебя?

Юноша пожал плечами и вскинул глаза.

— Какое это имеет значение? Иногда дразнили…

— Почему ты не умеешь читать?

— Нас не учили читать. Мы работали.

Торфинн встал. Черный плащ окутал его высокую фигуру.

— Я предлагаю тебе стать моим сыном, — медленно, торжественно произнес Торфинн. Голова вепря над чародеем смотрела на Синяку неподвижным взглядом.

— Когда нас с тобой будет двое, — продолжал старик, — Весы Равновесия перестанут колебаться. Вдвоем мы сможем все.

— Но это значит, что… — Синяка запнулся, не зная, как выразить испугавшую его мысль.

— Ты боишься Черной Магии? — негромко отозвался Торфинн. — Напрасно. Она — оборотная сторона Белой. Не тот побеждает, кто бегает от Зла, а тот, кто идет ему навстречу и не теряет себя в его пучинах. Зло — это жизнь, и если ты посмотришь в корень вещей, ты поймешь, что нет на самом деле ни Зла, ни Добра, — есть только Жизнь.

Синяка отмолчался. Торфинн протянул к нему руку и вполголоса произнес:

— Идем, я покажу тебе кое-что.

Синяка встал. В развевающемся плаще Торфинн стремительно прошел через всю комнату и легко, словно не касаясь сапогами ступеней, сбежал вниз по лестнице. Синяка шел за ним, стараясь не отставать.

Они снова оказались в подвале, и у нижней ступеньки Синяка разглядел великана. При виде высокой черной фигуры своего хозяина чудовище сжалось и уползло подальше от входа, насколько позволяла цепь. Не удостоив великана ни единым взглядом, Торфинн сорвал со стены факел и, указывая им в угол, где жался стражник, сказал Синяке:

— Сними с него цепи.

С сомнением поглядев на давно не мытое чудище, Синяка все же послушно шагнул в его сторону.

— Стой, — негромко произнес Торфинн. И когда Синяка остановился, удивленно глядя на чародея, Торфинн поднял факел над головой и сказал совсем тихо: — Сними с него цепи, не касаясь.

Чувствуя в груди странную пустоту, Синяка замер, босой на ледяном полу. Он видел теперь только горящие черные глаза Торфинна, слышал резкий треск пламени. Узкие губы чародея шевелились.

— Ты умеешь это делать, мальчик. Не думай.

На мгновение он замолчал, и Синяка перестал слышать даже треск горящей смолы. Наступила абсолютная тишина. Тяжелыми каплями свинца, медленно падали слова Торфинна:

— Слушай, как шумит твоя кровь. Слушай, как стонет и дышит земля. Слушай, как над тучами движутся звезды…

Синяка стоял, беспомощный перед противоборствующими силами, которые внезапно хлынули в него. Огромный бесконечный космос распахнулся в его душе, и границы между ним и миром исчезли. В голове зазвучали голоса, крики, стоны, их было много, они оглушали. Он оказался в центре Вселенной и — более того — он и был вселенной, и это чувство причиняло ему острую боль.

Почти против своей воли он протянул руку к великану.

В подземелье вдруг стало очень просторно, хотя еще несколько минут назад оно было маленьким и тесным, и великан, съежившийся в ярко освещенном углу, куда факелом загнал его Торфинн, оказался далеко-далеко, словно на другом краю земли. Мрак застилал глаза. Синяка почти ничего не видел, будто смотрел в старинное, помутневшее от времени зеркало. Потом до него донесся чей-то долгий хриплый стон. Стон тянулся, не прерываясь, одной отвратительной нотой, и вдруг захлебнулся.