Завоеватели. Как португальцы построили первую мировую империю

Албукерк лично надзирал за всем, отдавал приказания и работал без отдыха. Его секретарь Гаспар Корреа так рассказывал о распорядке дня губернатора: «Губернатор обычно вставал до рассвета и в сопровождении своей стражи шел слушать мессу, затем… с тростью в руке и в соломенной шляпе в сопровождении своих алебардщиков обходил берег и крепостные стены, следя за идущими работами, чтобы видеть все своими глазами и отдавать приказания относительно того, что еще необходимо сделать». Несчастный Корреа, не удержавшись, прибавлял: «Четыре его секретаря ходили за ним по пятам как верные слуги короля, с бумагой и чернилами, чтобы Албукерк мог издавать приказы и отправлять депеши, которые подписывал на ходу, на спине лошади. А я, Гаспар Корреа, который записывает эту историю, также всюду ходил за ним, поскольку являюсь его секретарем». «Как только получаю петицию, — с оправданной гордостью писал Албукерк Мануэлу, — отвечаю на нее тут же, на месте».

Албукерк с его имперским видением намеревался добиться того, чтобы португальцы закрепились в Индийском океане прочно и основательно. Он был практичным человеком, поэтому большое внимание уделял защите города. Стены, скрепленные засохшей глиной, следовало регулярно чинить после сезона дождей. Кроме того, Албукерк был строгим моралистом, работавшим над тем, чтобы создать устойчивый и справедливый социальный строй. Албукерк понимал, что наряду с такими качествами, как храбрость и готовность жертвовать собой ради дела, его люди склонны к непокорности, агрессии и алчности. Постоянно приходилось следить за порядком. «В моем присутствии все идет хорошо, но стоит отвернуться, как каждый начинает вести себя в соответствии со своей природой», — замечал Албукерк. Он неустанно трудился, чтобы побороть коррупцию и несправедливость по отношению к местному населению. Албукерк понимал, что битва за сердца и умы ничуть не менее важна, чем военные кампании. Понимал он и то, что людям необходимо платить, в противном случае они будут сами добывать средства к существованию при помощи взяток и грабежей. Доброе имя Португалии было очень важно для Албукерка, и он опасался последствий, если, как однажды выразился правитель Каннанора, «сахар превратится в яд». Албукерк делал все, чтобы защитить местных женщин от сексуального насилия, и упорно продвигал политику смешанных браков. Албукерк запретил все разновидности азартных игр. Разрешалось играть только в шахматы и шашки. За проступки он отправлял нарушителей на галеры, а тех, кто постоянно провоцировал конфликты и ослушивался приказов, отправлял обратно в Лиссабон на кораблях со специями. Каждый месяц Албукерк выплачивал пособие сиротам и детям, растущим в семье без кормильца. Кроме того, он платил жалованье учителю, который учил детей читать и приобщал их к христианской вере. Во всем этом чувствовался большой задел на будущее.

Албукерк мог показаться суровым деспотом, но при этом находил время и для развлечений. В церемониальном зале дворца раджи в Гоа Албукерк ужинал в обществе четырехсот человек под звуки труб. По воскресеньям местные войска устраивали перед дворцом показательное выступление под музыку своих народных инструментов. Двадцать че тыре рабочих слона, привезенные с Цейлона, шествовали перед губернатором и по команде погонщиков почтительно кланялись ему. Во время трапез девушки пели и танцевали. Албукерк полюбил виды, звуки и цвета Индии и во многом сроднился с местными жителями.

Португальцев терпели здесь по той причине, что они никак не влияли на имперские интересы континентальной части Индии. Но при этом за ними внимательно наблюдали. Албукерк продолжал играть в дипломатические игры с правителями полуострова, а также земель за его пределами. Проделывал он это весьма ловко и умело. Когда правитель Виджаянагара присылал своего посла, перед ним устраивали целое военное представление. Обученные по швейцарской методике войска маршировали по городским улицам. Посол стоял и наблюдал. Два часа солдаты проходили мимо плотным потоком, держа на изготовку пики, под музыку духовых инструментов и барабанов. Ошеломленный посол, для которого, вне сомнения, все европейцы выглядели на одно лицо, насчитал в общей сложности 10 тысяч человек.