Завоевательница

В следующие мгновения двор сахарного завода заполнили сновавшие туда-сюда люди и животные. Ана принесла стопку простынь и передала Леоноре и Элене, чтобы те порвали их на бинты. Потом приказала Пауле вскипятить воду в кухне, а Тео приготовить тазы. Бенисьо и Хуанчо впрягли двух мулов в повозку, Хосе закрепил над ней тент, сама же Ана с Флорой и Дамитой постлали туда солому, разровняли ее и накрыли простыней, чтобы Рамону было удобно лежать. Мигель вцепился в юбку Инес, испугавшись всей этой суматохи.

— Индио! Эфраин! Возьмите его и пойдите поиграйте куда-нибудь.

С большим трудом Индио и Эфраину удалось увести Мигеля и дать взрослым возможность продолжить приготовления.

Спустя час Северо и Эухенио въехали во двор. За ними бежали невольники с гамаком, правая сторона которого была окровавлена. Леонора кинулась к ним. Муж попытался ее удержать, чтобы позволить рабам без помех перегрузить хозяина на повозку.

— Разреши мне взглянуть на него, разреши обнять, пожалуйста! — закричала она, и Эухенио отпустил жену.

Невольники встали так, чтобы Леонора смогла увидеть сына. Заглянув внутрь, она пошатнулась и едва не упала. Но Эухенио подхватил ее и практически отнес к стулу под хлебным деревом, препоручив заботам Элены и Флоры. Как только Рамона переложили на дно повозки, Ана с Дамитой принялись обрабатывать и перевязывать его раны. Услышав стон отца, прибежал Мигель, бросив своих товарищей по играм:

— Папа, папа! Почему ты плачешь?

Он попытался вскарабкаться на повозку, но Индио и Эфраин оттащили его к Инес, которая понесла малыша прочь. Все четверо ревели в голос.

Немного придя в себя, Леонора забралась на повозку и принялась стирать кровь и грязь с лица сына, пока Ана с Дамитой занимались его правой ногой. Раздробленная кость торчала наружу чуть ниже колена, а лодыжка была вывернута. Наложили жгут, но кровь все шла и шла. Лицо Рамона было исцарапано, нос разбит. Мелкий гравий и щебень ободрали кожу на его ладонях и предплечьях. Дамита дала Леоноре чистую салфетку, чтобы приложить к его лбу. Ана закрепляла раненую ногу между двумя досками с помощью полосок ткани. Она казалась рассерженной, однако Леонора уже видела такое выражение на лицах военно-полевых врачей и сестер, которым приходилось иметь дело с трудными переломами. Ловкие, быстрые движения невестки были холодными и расчетливыми.

— Пожалуйста, понежнее! — попросила Леонора.

Ана быстро взглянула на нее и вернулась к своему занятию:

— Я делаю все, что могу.

Леонора прижала прохладную салфетку ко лбу сына, и в этот момент он вскрикнул и потерял сознание. Дамита, по-видимому, удивилась и перевела взгляд с Аны на ногу, которая теперь, привязанная к доскам, совсем распрямилась. Знахарка достала из кармана передника пузырек и стала водить под носом Рамона, пока тот не очнулся.

— Нам пора ехать, — сказал Северо. — До города путь неблизкий.

Ана глянула на тропу, ведущую к лесу, и руки ее задрожали.

— Будет лучше, если вы останетесь, сеньора, — предложил управляющий. — Тетушка Дамита присмотрит за доном Рамоном.

— Я поеду, — объявила Леонора, и никто не осмелился ей возразить.

Она вызывающе посмотрела на Ану, и та, съежившись под взглядом свекрови, выбралась из повозки с помощью Северо.

— Кто-то… должен… остаться… здесь, — объяснила Ана, запинаясь на каждом слове.

Элена обняла ее и не убирала руки, пока повозка не исчезла из виду.

Северо ехал впереди, а Эухенио — рядом с повозкой, не спуская глаз с Рамона и Леоноры, сжимавшей руку сына с решимостью и отчаянием человека, который бросил утопающему короткую веревку.

Рамон дышал с трудом, и периодически Леоноре казалось, что жизнь покидает его тело, поскольку рука сына обмякала, а ресницы лихорадочно трепетали. Но стоило ей так подумать, как Рамон вздрагивал, стонал и снова начинал дышать. Вдруг он широко раскрыл глаза и посмотрел на мать. Его лицо смягчилось, и на нем проступило доверчивое выражение беспомощного малыша, которого она когда-то прижимала к своей груди.

— Я здесь, мой мальчик.

Он улыбнулся, и Леонора собрала все свои силы, чтобы не потерять самообладания. Она держала руку сына и молилась. Дамита то и дело передавала ей влажную салфетку. Леонора подносила ее к губам сына, и тот жадно к ней присасывался. Знахарка прикладывала компрессы ко лбу пострадавшего и с удивительной сноровкой, учитывая то, как подбрасывало и мотало из стороны в сторону повозку на ухабистой дороге, ногтями вытаскивала один за другим крошечные камешки и занозы из израненной кожи на лице и руках Рамона, а затем протирала поврежденные поверхности тканью, пропитанной пахучей жидкостью.

Доктор с помощником повстречались им за сотню метров до поворота на Сан-Бернабе. Эухенио, Леонора и Дамита уселись под деревом, а доктор Виэйра направился к Рамону. Осматривая самодельные шины, он цокал языком и горбился как человек, признавший свое поражение. Рамон вскрикивал от каждого прикосновения и малейшего толчка, и Леоноре казалось, что боль причиняли ей. Эухенио помог ей встать, когда доктор направился к дереву, и поддержал, словно боялся, что жена не устоит на ногах.