Завоевательница

Мигель больше не мог ждать. Он направил лошадь вниз по склону холма к долине. Юноша забыл о пожаре. Все, чего он хотел, — доехать до батей и посмотреть на выражение лица матери, когда она увидит его. Узнает ли его Ана? Он был уверен, что поймет правду по одному ее взгляду. Тропа вывела на равнину. Он поехал направо, как советовал солдат. Ему никогда прежде, даже в детстве, не доводилось бывать на тростниковых полях. Конь почувствовал нерешительность всадника, но Мигель подстегнул его, убеждая и себя в том числе, что утрамбованная грязь ничем не хуже главной дороги. Путь просматривался лишь на несколько метров вперед, но далеко в поле, по левую руку от него, в небо поднялся огненный столп, и он уловил сладковатый, едкий запах горящего тростника. Пока есть хоть какая-то тропа, сквозь поле он не поскачет. Вскоре послышалось ворчанье, окрики и глухие звуки ударов. Похоже, совсем близко в зарослях мужчины резали стебли, окликали друг друга и переругивались. Солдат не ошибся: люди пытались сдерживать пламя. Мигель пустил коня посредине дороги, чтобы лучше их расслышать. Работники оказались ближе, чем он предполагал. Справа от него в зарослях тростника кто-то тихо вздыхал под шелест листьев, и Мигель напряг слух в ожидании чужих секретов. Незнакомый конь заржал, заартачился немного. Юноша натянул поводья и огляделся. Узкая полоска луны пробилась сквозь тучи, и Мигель разглядел три источника света. Справа на невысоком холме поблескивала мельница с трубой. Высоко над горизонтом, прямо перед ним, должно быть, мерцали огни Эль-Дестино. Слева же дорога вытянулась между рядами тростника, и, сидя на лошади, он мог увидеть свет в касоне, в которой родился. Он пришпорил лошадь и галопом помчался к нижнему батей, навстречу матери.

Ребенком он всячески старался избегать ее писем. Повзрослев, редко отвечал на них. Без особого желания, с затаенной обидой, он пересек океан, чтобы увидеть ее, и, еще — ступив на родную землю, уже засобирался обратно, твердо решив провести здесь ровно столько времени, сколько того требовали приличия. Мигель запомнил Ану суровой женщиной в черных одеждах, которая, он и сам не понимал почему, пугала его. Теперь юноша не переставал корить себя. Она его мать, он плоть от плоти ее, и он обязан во что бы то ни стало встретиться с ней.

Мигель взял налево на следующем повороте и столкнулся с двумя мужчинами, державшими в руках факелы. Один, казалось, узнал его, но юноша не успел и рта раскрыть, как незнакомцы побросали факелы и скрылись в тростнике.

— Подождите! — крикнул Мигель.

В это мгновение его окутало огромное облако серого дыма. Конь тихо заржал, бросился вправо, потом влево, встал на дыбы, скинул всадника, так что тот полетел вверх тормашками, и умчался в заросли.

Очнувшись, Мигель не понял, где находится. В ушах звенело, голова налилась свинцом. Ни воспоминаний. Ни будущего. Он плыл в бескрайней тьме. Просыпаться не хотелось, но, пока он лежал на земле, чувства стали возвращаться, словно он заново открыл в себе способность чувствовать. Он ощутил под собой влажную землю и, царапая пальцами почву, загреб полные пригоршни. Вокруг шуршал тростник. Из-за сгустившегося дыма и пепла стало трудно дышать. Глаза болели, будто в них впивались иголки, поэтому он снова крепко закрыл их.

Кто были те мужчины? И откуда один из них знал его? Нужно оглядеться. Когда юноша вновь открыл глаза, из багровой ночи на него глянули десять тысяч мигающих страдальческих глаз. «Если я умру, рабы получат свободу». Он почувствовал себя великодушным, умиротворенным, и десять тысяч глаз разом моргнули. Пока он смотрел на них, а они на него, небо подернулось пеленой. Кто-то стремглав пронесся мимо, и Мигель вздрогнул и застонал. Теперь он окончательно очнулся и осознал, что находится посреди тростниковых зарослей. Все тело болело, но пошевелить пальцами на руках и ногах он все же мог. Поблизости лаяли собаки, слышались голоса, звавшие его по имени. Юноша кое-как встал на ноги, но из-за высоких стеблей ничего не увидел.

— Помогите!

Его сбил с ног горячий вихрь вперемешку с искрами. Тогда Мигель попытался ползти. Дышать было трудно, и он ничего не видел сквозь застилавший глаза дым. Сделав еще одну попытку подняться, юноша снова позвал на помощь. Огонь окружил его со всех сторон, жара сделалась невыносимой. Он чувствовал запах патоки и опаленных волос. Неужели его собственных? Рот был набит сладковатым пеплом, обжигавшим горло и легкие. Лицо опалило нестерпимым жаром. Он зажмурил глаза и закричал, понимая, что умирает.

«Нет, надо выбраться отсюда! Я не хочу умирать!»

Кашляя, стаскивая горящую одежду, он метался в поисках спасительной тропы, какого-нибудь укрытия от бушующего пламени.

— Помогите!

«Я хочу жить! Я не могу умереть сейчас! Не здесь. Даже если моя смерть принесет свободу…»

— Мама! Мама! Помоги!

Сквозь шипение и треск огня Мигель услышал свое имя. Он с трудом поднялся на колени.

— Помогите, — прошептал юноша, силясь открыть горящие в глазницах глаза.