Завсегдатай

— Э, не годится отцам Гаждивана забывать хорошие обычаи!

— Это в деревне народ отсталый, помнит праздники, — возразили Нурову, чтобы не ударить лицом в грязь перед деревенщиной.

— В деревне истинный народ, — удержался от обиды Нуров. — Ладно, ладно, берите лепешки в честь Дня поминовения.

Довольные старики прятали лепешки за поясами халатов и благодарно кивали председателю.

Один из них сказал:

— Мы только что ужинали, председатель. Лепешки поэтому забираем домой.

Раздав лепешки, Нуров опустился на колени.

Лицо его одухотворилось.

— О, ушедшие к черным звездам… Мы поминаем вас добрым хлебом своим, — стал читать он нараспев.

Успокаивающие нотки его голоса повлияли на стариков, и они, давно забывшие добрые слова, стали повторять за председателем:

— О, ушедшие к черным звездам… Мы поминаем вас добрым хлебом своим…

— Вот и хорошо, — сказал Нуров, вставая. — На том свете могут спросить, все ли ты сделал, человек, чтобы очистить душу от мерзостей?

— Это верно, — согласились старики.

Воспользовавшись хорошим настроением Нурова, старики стали просить, чтобы он помог им.

Начался разговор с цены на редиску на бухарских базарах.

Кто-то сказал:

— Мы все терпим убытки, председатель. Пучок редиски нынче пять копеек на самом бойком базаре.

— Да, это верно, — поддержали его. — Не могли бы вы пустить в нашу реку немного воды, председатель, чтобы мы с будущего года сажали дыни в своих огородах?

— Нет, с водой туго в колхозе.

— Но ведь у вас тысячи людей, — стали льстить Нурову. — И вы Герой, у вас ордена. И мы как-то голосовали за вас на выборах. А вы взяли и загородили реку и оставили нас без воды…

— Мы загородили реку, потому что вода нужна колхозу. А вы все частники. Давайте поговорим серьезно. В колхозе нужны рабочие руки. Много рук. Те, кто переедет ко мне, получат дом, деньги на корову. От вас требуется только одно — работа. В Гаждиване ее нет. Подумайте о своих детях. Зачем им искать работу в Бухаре, когда работы очень много под боком?

Старики сразу приуныли, перестали даже смотреть на Нурова — не по душе им были такие разговоры, давние разговоры.

Эгамов встал и ушел в дом. Все, что говорил сейчас Нуров, касалось и его. А бывшему адъютанту неловко, когда ставят его в один ряд с этими спекулянтами.

— Эгамов, — позвал его председатель.

Эгамов вышел, виновато опустив голову.

— Поехали в Бухару за Вековым… Этот народ ничего не хочет. Ни добра, ни зла.

Ночной город открылся им во всем своем великолепии. Таинственные от матового света луны минареты, улицы. Стук ворот, запираемых на ночь горожанами, и одинокие фигуры, наклонившиеся над арыками, чтобы испробовать воду, которая, прежде чем влиться в городские водоемы, петляла между корнями тутовой рощи, знаменитой на всю Туранскую низменность.

Во втором часу ночи машина остановилась возле здания обкома.

Постовой сообщил, что действительно товарищ, назвавший себя Вековым, заходил сюда вечером и вскоре вышел, очень подавленный.

— Видимо, решил переночевать на вокзале.

Нуров приказал ехать на вокзал.

«Командир ушел насовсем, — затосковал Эгамов, по-прежнему чувствовавший себя неловко в присутствии председателя. — Что ж, значит, у него были на это свои высшие соображения».

По пути на вокзал Нуров остановился возле лесосклада. Ругаясь, он перешел рельсы, где стоял состав с лесом, только что прибывший из дальних мест; рабочие при свете фар разгружали его.

Сейчас ему предстояло унижаться перед маленьким человечком — завскладом, который, сидя в конторе, следил из окна за разгрузкой.

Нуров долго стоял у порога и разглядывал с неприязнью маленький сморщенный его затылок.

Человечек давно увидел отражение председателя в мутном стекле, но продолжал делать вид занятого начальника.

Здесь, в конторе, распространялась его власть, и ему доставляло особое удовольствие всякий раз подчеркивать это перед такими сильными личностями, как Нуров.

— Теперь вы и по ночам меня беспокоите, товарищ Нуров, — наконец обернулся и отметил полушутя человечек, явно рассчитывая на то, чтобы хоть как-то унизить Нурова.

— Да, я ехал мимо и увидел, что привезли лес, — сказал Нуров, по-прежнему стоя у двери.

Где-то в глубине души человечек все же побаивался Нурова и заговорил осторожно:

— Такой человек — и не может достать лес. Ай-яй-яй! Значит, власть и ордена не все решают, верно ведь? Нужны и другие рычаги. Но я вас знаю, вы не такой, чтобы унижаться в обкоме и требовать лес в первую очередь. Но и я, поймите меня, не могу нарушать очередность…

— Овощи у меня гниют без склада, — сказал Нуров, еле сдерживая себя.

— Вся наша беда в том, что мы не в России, где такого добра, как лес…

— Мне обязательно нужен лес из этой партии. Иначе колхоз потеряет сто тысяч рублей.

— Ладно, ладно, — сказал человечек, вставая. — Мы люди маленькие, с нами легче договориться. Пригоните завтра машины. У нас нет ни орденов, ни званий, и мы легко понимаем, что нужно народу…

«Да, ты-то хорошо понимаешь!» — хотел было сказать ему Нуров, оскорбить его, выругать этого человечка, но он молча пошел к машине.