Завсегдатай

— Да, я все это знаю, отец. — Когда Маруф выходил из себя, он всегда начинал цинично улыбаться.

Говоря все это, Эгамов не сводил глаз с командира, боясь, что командир может каждую минуту встать и запротестовать. Командир скромен, и похвала и почести неприятны ему.

Но все, о чем говорит бывший адъютант, это правда, и правда эта очищает душу. Ведь сколько накипи появилось на душе Эгамова в этом Гаждиване, среди обмана, хитростей и спекуляции. И как он ждал возвращения командира, чтобы, думая о нем, говоря о нем, очиститься, окунувшись в родник, где столько чест ности, столько добра и мужества…

Эгамов был возбужден до предела и кричал.

— А вы что сделали для людей? Где ваша совесть?

Эгамов вытолкнул сына за дверь. Постоял в растерянности у кровати командира.

Беков лежал в той же позе, не двигаясь. Маленького роста, помещающийся только на половине кровати, жесткой и заржавевшей, которая неприятно заскрипела, как только Эгамов опустился на нее.

— Простите, командир, — сказал он жалобным тоном. — Я совсем схожу с ума от этих моих детей Я плачу, видя, как они попали под влияние Гаждивана. Такие же серые и неумные, мои дети…

Видя, что командир не желает говорить с ним, Эгамов извинился и в расстройстве вышел из комнаты с намерением посидеть в огороде и успокоиться.

Сейчас, пробираясь окольными путями к пустырю, где бродили Беков и Маруф, Эгамов вышел к заводу

Неделя, как заводик был закрыт решением комиссии. Окна и двери обоих цехов заколочены, все ценное, что было во дворе, вывезено, а провода, питающие током корпуса, отрезаны.

Думали: здесь больше нечего брать. Но гаждиванцы эти, оказывается, обнаружили маленький склад, который в спешке был забыт и не описан комиссией, взломали дверь и стали уносить ящики.

Радуясь, тащили они их по домам, накрыв полами халатов. Бегали, суетились, толкали друг друга, роняли ящики под ноги, наступали на них. От негодования потерял Эгамов дар речи, когда увидел все это Словно бегали по его телу И по святому телу его командира.

— Стой! — побежал Эгамов за человеком, который ближе остальных находился к двери склада. — Командир еще не умер!

Гаждиванец от неожиданности уронил ящик и присел. Эгамов дернул его за бороду, разорвал на его груди халат — вот таким он был разъяренным.

— Мы кровь проливали, строили, а вам воровать и грабить!

Гаждиванцы стали молча возвращаться на склад, чтобы оставить ящики, а Эгамов продолжал негодовать:

— Ястребы и стервятники! Вам бы только клевать наши груди, рвать с нас медали и ордена!

Кто-то робко попросил:

— Пожалейте нас, отец Кулихан…

И стали говорить между собой, удаляясь толпой:

— Мы думали, приедет командир Беков… А он приехал, и, наоборот, стали закрывать все.

— Он какой-то усталый, равнодушный. Такой человек не может быть нашим отцом.

— К тому же он, оказывается, и без семьи. А мужчина, не наплодивший детей, все равно что карагач с гнилыми ветвями.

— И еще он без веры. Говорят, что он в молодости бога ругал.

— И имя у него странное. Очень редкое имя среди людей…

— Ладно, будем надеяться теперь на председателя Нурова. Он, говорят, хочет помочь нам…

— Да, надейтесь теперь на него! — побежал было за ними Эгамов, но махнул рукой, вспомнив о Бекове и Маруфе на пустыре.

Увидел Эгамов, что Беков с Маруфом уже идут обратно к дому.

Посмотрев на командира, вспомнил Эгамов слова, сказанные стариками полчаса назад. Да, Беков выглядит очень плохо. Стал он больше кашлять за последнее время, и кашель с кровью отбирает силу его тела.

Вчера Эгамов поразился, увидев на столе руки командира.

«Руки покойника», — мелькнула страшная мысль, и с этой мыслью потом всю ночь боролся бывший адъютант.

— Знаете, — продолжал Маруф начатый разговор, — вначале я настороженно отнесся к вам. Мне не нравилось, что отец делает из вас бога… Вы такой же, как все. И можете страдать. И никакой вы не бог И я завидую вам.

— Завидуешь? — насторожился Беков.

— Я не знаю, что у меня впереди А вы, дядя Исхак уже прошли, и прошли хорошо. Вы врагов уничтожали. И такой колхоз организовали вместе с Hypoвым — не шутка!.. Я много думал о вас, дядя Исхак, о вашей жизни. Многое мне непонятно Но одно я понял: что все очень сложно на свете…

— Верно, — согласился Беков Его подкупала искренность молодого человека. — Чем больше я жил тем больше убеждался в этом.

— Я вам говорил насчет брата. Я считаю, что он струсил, убежав отсюда. А я, я хочу остаться и помочь Гаждивану. Ведь здесь все изменится, я уверен Я верю председателю Нурову… И еще, — продолжал Маруф, — я уважаю вас за то, что вы не боитесь говорить прямо Очень нужно, чтобы такие люди, как вы, дядя Исхак, говорили с нами прямо. Ведь мы ваши дети, нам жить в Гаждиване. Отец этого, к сожалению, не понимает

С волнением слушал Эгамов их разговор. Многого не понял. Но то, что сказал Маруф о боге, обозлило бывшего адъютанта.

«Может, мальчишка, которому я дал жизнь, знает больше меня о боге, — рассуждал Эгамов, — но я, отец его, думаю иначе. Человеку очень нужен бог, добрый, мужественный бог, бог — командир и отец Если его нет, человек остается один в растерянности»