Завтра

Я открываю глаза, пытаясь оценить дислокацию. Где-то в коридоре между ванной и кухней, лежу на спине, наблюдая за невозмутимостью потолка. Витрувианский пылесборник. Алкашу лучше бы спать на боку, чтоб не захлебнуться в собственной блевотине, но я стараюсь держать все в себе – и мысли, и слова, и вчерашнюю скудную закусь. Мне вдруг кажется, что это отличный день, чтоб уйти, нужно только добраться до балкона.

И только сейчас соображаю, что все это время тишину разрывает дверной звонок. Кто-то чертовски настойчив в желании увидеть уровень моего падения. Вряд ли это армянский связной с двумя стволами горькой, тот обычно стучит. Меня начинает разбирать любопытство, на которое, я, был уверен, уже не способен.

Медленно поднимаюсь, оценивая расстояние до входной двери и до балкона. Удивительно, но кажется, я вчера отрубился ровно на середине этого пути. Решаю, что напоследок увидеть хоть кого-нибудь, это вполне сносное испытание, и направляюсь в прихожую. Зеркало который месяц крутит на повторе артхаусный хоррор про человека-алкаша.

Упорно пытаюсь открыть дверь – пальцы не слушаются, словно артритные.

– Чего бль?.. – не успеваю проговорить заготовленное.

На пороге двое пацанов, лет семи. Увидев меня, они собираются дать деру, и это было бы весьма разумным, но один из них останавливается и твердо смотрит мне в глаза. Ему страшно, но мне во сто крат страшнее.

– Возьмите котика, а? – просит пацан и показывает мне волосатое существо из-за пазухи, – ему жить негде.

Ему негде, а мне незачем. Намечается тандем.

– Как звать? – спрашиваю я. Запой приучает к лаконичности.

Пацан пожимает плечами.

– Барсик наверное. Или Мурзик.

– Тебя как звать?

– Ааа. Меня – Андрей.

– Уходи, Андрей. Я собак люблю.

Закрываю дверь. Громко. С хлопком. Показывая, что разговор окончен. Но что-то невидимое, неуловимое успевает проникнуть внутрь. Что-то, как если бы пацан успел подставить ногу и свет узкой полоской шлепнулся на грязный линолеум пола.

Я должен увидеть ее. Хотя бы попрощаться. Это нужно не ей – мне, но ведь я всегда был эгоистом.

Мы сидим в машине, старательно не смотря друг на друга. Она только с очередного рейса, я из длительного запоя. Совершенно чужие люди. Я все еще люблю ее, но сейчас это неважно, и, наверное, уже никогда не будет важным. Нам некуда ехать, но и стоять здесь дольше бесплатных пятнадцати минут я не могу – нечем будет заплатить за выезд.

Завожу двигатель, едем куда-то в ночь. Ругаю себя за то, что вообще приехал. Зачем? Нужно что-то говорить, а слова, которые еще помню, никак не складываются в предложения.

Все едут куда-то, мы едем никуда. Лавирую между машин, будто пытаясь отыскать на МКАДе ту заветную полосу с номером девять и три четверти, что одним мигом перенесет нас на другую сторону, в волшебный мир жизни до.

Украдкой бросаю взгляд. В ее глазах будто непонимание, как нужно на меня смотреть, какие эмоции испытывать. От этого злюсь. А еще от своей полной беспомощности. Уже ничего не вернуть, как нельзя склеить осколки вазы или разлепить пельмени. Сегодня в позавчерашний день не только лишь все.

– Высади меня здесь, – тихо произносит она.

Мы где-то между Ярославкой и рассветом. По обе стороны кольцевой мрачный и депрессивный Лосиный остров, и это не лучшее место для одиноких ночных прогулок.

– Я довезу тебя домой. Скажи адрес.

– Высади меня здесь, – повторяет она.

Медленно оттормаживаюсь и съезжаю на обочину.

– Мы могли бы…

– Могли бы, – устало перебивает она, – и наверняка где-то, в одной из тысяч других реальностей мы счастливы. А может быть, в каждой из них, кроме этой. Мне пора.

Она на миг накрывает своей ладонью мою, и меня буквально прошибает разрядом, будто подводя черту под всей прошлой жизнью. Я не могу отпустить ее. Слишком долго все делал неправильно, не то и не так.

Я украду ее еще раз.

Педаль в пол. Отчаянный свист покрышек, кресла мягким толчком в спину, и вот мы уже вновь в потоке, но сейчас это уже совсем другой маршрут. Кажется, я снова вижу путь. Она закрывает глаза.

Начинаю бешеный заезд, меняя ряды, наплевав на скоростные ограничения, будто показывая мастер-класс опасного вождения. Мчу что есть сил, лошадиных и собственных, тороплюсь, боясь, что с рассветом все пропадет, рассеется, этот короткий проблеск настоящей жизни превратится в тыкву.

Кругом фуры, в каждом ряду. Гигантские ночные бабочки, которые все еще гусеницы. Ухожу вправо, по диагонали через все полосы, но в крайнем правом ярко загораются стопари, ныряю на обочину, а там еще одна фура. Она стоит, а я слишком тороплюсь. На скорости сто сорок вхожу правой стороной под кузов. Его лонжерон сминает мою жестяную коробку. Ноги горят огнем, лицо встречается с рулем. Подушка безопасности спасла кого-то до меня, жаль только, что узнаю об этом при таких обстоятельствах. Успеваю увидеть, как единственный дорогой мне человек превращается в кашу.

Выключается свет.

***

Днем приходил Борис Дмитрич. Врач от Бога, из того, что было под рукой он смог собрать меня. Но даже ему не под силу оживить Милену.

– Завтра будем учиться ходить. Это долгое занятие.