Завтра будет вчера

Снова свистнуть и рассмеяться, когда услышала, как он чертыхнулся. С ним всегда было легко. Слишком легко, учитывая, что его семья ненавидела нерусских. Когда-то слышала даже, что его брат состоял в группировке скинхедов. Правда Артем отрицал это. И я верила ему. Да и по большому счету мне было плевать на его семью. На брата, который то пропадал месяцами, то приезжал и мотался с местными бандитами. На отца, который беспробудно пил. Уходил в долгие запои и поднимал руку на жену и на младшего сына. Я знала об этом. Чувствовала, когда Артем вдруг не появлялся сутки, а после я замечала синяки то на плечах, то на спине, то на лице. Трогала их пальцами, а он опускал голову, отстраняясь, стесняясь их. Я не задавала вопросов, но ненавидела его отца так сильно, как только можно ненавидеть в четырнадцать лет. И так же сильно презирала его мать, которая позволяла все это делать со своим ребенком.

Которая покрывала мужа, когда сердобольные соседи однажды вызвали "скорую помощь" среди ночи. Возможно, я была еще ребенком. Возможно, мне трудно было понять многие вещи из-за юношеского максимализма. Но я до сих пор не знаю, как можно оправдать мать, которая позволяет измываться над своим дитя. Как можно продолжать называть ее матерью? А он называл. И любил ее. Мне вообще казалось иногда, что он только ради нее и не ушел из дома. Боялся одну с батей оставить.

Однажды отец избил Артема так, что он еще несколько дней с постели встать не мог. А эта женщина… она защищала убогого пьяницу, крича о том, что мальчик был сам виноват, и что никто не имеет права вмешиваться в воспитательный процесс. Переругалась со всеми соседями и не разрешила мне навестить сына, выгнав с порога квартиры, оскорбляя "зарвавшейся черножопой дрянью". Тогда — то мы и придумали эту систему: они жили на первом этаже разваливавшейся четырехэтажной "сталинки", Артем переставил кровать к окну, я звала его тихим свистом, и мы могли беспрепятственно разговаривать с ним до самого обеда, когда мне нужно было возвращаться домой.

— Ладно, Капралов, иди завтракай, приятного тебе аппетита. Увидимся позже.

Замолчала, подбирая слова.

— Только, Артем, я тебя прошу, не называй меня вот так… "мышкой". Хорошо?

— А ведь у тебя всегда была отличная память, Нари. Мы же уже об этом говорили. Всего лишь пару минут назад. Конечно, не буду… мышка. До встречи.

Отключился первым, а я отставила недопитый апельсиновый сок и рухнула на стул. Ничего, я поговорю об этом с ним в машине. Отец всегда учил, что самое важное при общении с человеком — вовремя расставить границы, за которые он не должен выходить. Артему нужно дать понять, что те границы, которые были между нами, давно уже расширились, отдалив на большее расстояние друг от друга.

И снова Грант. Ответила на звонок, скривившись, когда он едва не зарычал в трубку:

— Почему не отвечаешь на звонки, Нар?

— И тебе доброе утро, Грант. Я в ванной была. Можно?

— Ты разговаривала с кем-то только что. А меня скинула.

Почему-то стало стыдно, но не от его тона, а от осознания, что с момента нашего с ним общения с кем бы я ни говорила по телефону, приоритетом всегда был мой жених. Всегда до сегодняшнего утра.

— С Аней, Грант. Она все зовет меня на дачу к себе.

Молчание на том конце провода, а потом напряженное:

— Поедешь?

— Я только подарок отдам и сразу вернусь.

— Подарок можешь и дома ей отдать. В понедельник.

— Она улетает в понедельник рано утром, любимый. Я обещаю, что ненадолго. Мы же все равно на связи с тобой будем.

Снова молчание, только слышно, как отстукивает пальцами по рулю, затем затянулся сигаретой и, наконец, сказал:

— Не хочу, чтобы с ним ездила.

— А с кем? Ты улетаешь. Арт в Ростове. Или лучше одной за город на такси?

— Да знаю я, черт.

— Ты лучше скорее заканчивай там со всеми делами и приезжай, хорошо? Я скучать буду.

— Скажешь мне это лично. Придешь же провожать?

— Приду. Я пошла одеваться, мне на учебу пора.

— Я тебя сам оттуда заберу. Поедем к нам домой, оттуда в аэропорт.

— Хорошо. До встречи.

С каким-то облегчением выключилась и пошла одеваться, предвкушая, как удивится Анька, увидев меня сегодня. Где-то далеко внутри начали подтачивать когти угрызения совести, что вместо положенной печали от прощания с любимым я чувствую смутную радость. Впрочем, еще вчера я действительно грустила при мысли о его отъезде. Еще вчера.

*2 — Спасибо, малышка

ГЛАВА 4. Грант. Нарине

Мужчина, привязанный к стулу, плакал навзрыд. Его плечи вздрагивали, а из горла вырывались хриплые всхлипы, перемежавшиеся с мольбами.

— От… отпустиии… Грант… отпусти. Я же все рассказал. Твою маааааать.

Он заорал и заревел с новой силой, когда Леха одним четким движением отсек ему палец огромным тесаком.

— Сукааа… прошу… отпустииии.

Чижов матерился и слезно умолял, пытаясь вырвать руку, которую крепко удерживал Леха. Но куда ему после трех дней голодного пребывания на складе у Сафаряна против здоровенного мужика.