Завтра будет вчера

Конечно, все свернули на пьяного батю, но я-то точно знал, чьих рук это дело. Больше меня убеждать не нужно было. Я все понял. Мы уехали в столицу к Антону. Дядька Тарас нам помог жилье снять, но работу отец так и не нашел, а после смерти брата повесился на собственном ремне у нас на кухне. У матери первый срыв произошел, когда застала, как мы с соседом из петли его вытаскиваем. После похорон Антона тогда всего две недели прошло. Не выдержала она, сломалась. Больше ее нормальной не видел никогда.

Потом я много раз ставил на колени таких вот, как Артур. Разбивал в месиво их лица, ломал кости бейсбольной битой, выдирал им ногти, тушил о них сигареты и заставлял мочиться под себя от боли и ужаса. Чтоб кровью своей писали твари: "Я — чурка. Я — грязный долбаный чурка. Я должен сдохнуть".

От зверя человека иногда отделяет всего лишь несколько слов, сказанных не в то время и не в том месте. Наверное, для меня этой отправной точкой стали слова: "Русская тварь, ты думал мы тебе позволим встречаться с ней? Ты, грязный, вонючий плебей, кончика ногтей ее не стоишь. Еще раз рядом увижу, всю семью твою, как скот, вырежу".

А я не вырезал. Я любил их бить. Мять руками, ломать, корежить, выбивать им глаза. Меня называли Боксер, потому что я превращал их лица в кровавую кашу, ломал носы и выворачивал челюсти. Забивал до полусмерти. И каждый раз, когда под моими кулаками трещали их кости, я испытывал дичайшее удовольствие. Мне казалось, что именно этого хотел бы Антон, которого застрелили в одной из переделок. Пулю пустили четко между глаз. Потом я узнал, кто был там из них, и кто спустил курок.

Тарас определил меня в группировку сразу после убийства брата. Горяченьким взял. Еще перед армией. В организацию СНГ *3 входило более тридцати человек. Дядьку там называли Язычником. У нас была своя форма и полувоенные порядки.

Клятву на крови я произнес после первого личного "чурки", которого забил у выхода из городского парка. Меня приняли в группировку, но в списки официально не внесли. Тарас тогда еще все продумал. Не хотел меня светить. В то время он отвечал за кассу организации, еще не развернулся по полной программе, как сейчас. Когда я вернулся из армии, он предложил мне работу уже иного рода. Меня долго упрашивать не потребовалось.

*3 — Славянская Национальная Гвардия

ГЛАВА 6. Нарине, Артур

Машина дернулась вперед, взметнув столб пыли, а я все так и стояла на перекрестке, разглядывая свои дрожащие пальцы. Вдруг снова стало так холодно, что захотелось закутаться во что-нибудь теплое и мягкое. Это желание возникало у меня всегда, когда я чувствовала страх или боль. Нескончаемый холод — так я ощущала ужас. Он всегда начинался с пальцев и поднимался вверх по рукам, на плечи и спину, замораживая в венах кровь.

Мама рассказывала, что это у меня с детства. Последствия пережитой атаки в Карабахе. Мне тогда года три было, и мы поехали к родственникам на свадьбу в один из районов Нагорного Карабаха. Остались там гостевать на несколько дней, обратно в Армению поехали двумя машинами. В одной из машин брат отца с сыном и новообретенной невестой был. Там районы состояли из бывших азербайджанских сел, отбитых армянскими солдатами еще в начале девяностых годов, в которых никто не жил, стояли пустые стены каменных домов и разгромленные амбары, будто кладбище некогда счастливой дружной жизни двух народов.

Мама рассказывала потом, что ее бабка отговаривала от этой поездки, говорила, что, несмотря на объявленное перемирие, на этой земле миру не быть никогда, но ее слова никто не воспринял всерьез.

Это случилось молниеносно. Никто из нас их не видел. Будто черти из табакерки, неожиданно выскочили из этих руин люди в форме азербайджанских военных и расстреляли автомобиль дяди, следовавший впереди нас. Они что-то громко кричали и смеялись, запрокидывая голову вверх, пуская очередь по нашим машинам.

Автомобиль повело прямиком в одну из построек. Отец тогда едва с ума не сошел, закричал и хотел направить машину прямо на них, но мать истошно закричала наши имена, и он вырулил вперед, возвращаясь на дорогу под звуки автоматных выстрелов. Я до сих пор помню, как видела с заднего сидения остекленевший взгляд отца, уставившийся в зеркало на вспыхнувшую машину брата. Я и сама пыталась повернуться, посмотреть, что там происходит дальше, но не могла. Мне вдруг стало холодно и больно двигаться. От этой боли и страха зашумело в висках и замерзли пальцы.

А потом закричал Артур, запричитала что-то мать, и отец вдавил ногу в газ, остановившись возле одной из заправок. Одна из пуль зацепила мое плечо, но я была настолько испугана происходящим, что даже не почувствовала боли. Я тогда даже не до конца понимала, что случилось и почему все суетятся возле меня. Я все держала отца за руку и радовалась, что тот его взгляд исчез, что он снова стал моим собранным и властным папой, громко раздававшим команды даже врачам в местной больнице.