Завтра были письма

– Прости меня, Норберт, я не хотела. Наверное, я сказала что-то не то, но это потому, что я устала. Понимаешь, сегодня у нас был сложный день. Ты написал прекрасное письмо… – Слава лихорадочно подбирала в голове немецкие слова, которые разом в голове перепутались. – Да я и слов-то таких раньше не знала. Ну конечно же, никто и никогда не писал мне таких писем.

Неожиданно Майер затих, потом Слава услышала тихие всхлипы.

– Я так одинок, мне так тяжело и больно! Я подумал, что наконец нашел человека, перед которым могу раскрыться, которому могу дать все: мои знания, мой опыт… Все, что у меня есть! И ты сумеешь оценить. Я мечтал, что возьму тебя за руку и покажу тебе весь мир. Ты же нигде не была, ничего не видела, вечно на всем экономила. Я просыпаюсь среди ночи и плачу оттого, как мне тебя жалко, и еще оттого, что столько времени прожито зря, столько времени потеряно. Почему мы так поздно с тобою встретились?

Переход был настолько резким, что Слава не сразу пришла в себя. Сначала эти вопли, как ушат холодной воды, от которых ее сковал страх, скорее даже ужас. Он не просто кричал, она почувствовала угрозу. А потом – эти тихие всхлипы, которые она восприняла как избавление, испытывая безумную жалость к этому уже немолодому и очень одинокому человеку.

Норберт прав, она черствая. Она не привыкла жить чувствами. Работа-дом-работа. На работе – план, дома – Савва. Всем должна, все бегом. А есть люди, которые живут по-другому. Радуются шуму ветра и распустившимся крокусам, встречают рассвет и живут, взявшись за руку с любимым человеком. Вот это ей пытался донести Майер! А она что? Даже этого понять не смогла. Ей же сейчас предлагают другой сценарий. Непривычный, из совсем другого спектакля. Она всегда играла драму или фарс, а Майер предложил оперу. Причем не Вагнера и даже не Верди. Генделя! Легкую, воздушную, красивую и витиеватую. Но чтобы принять участие в этом спектакле, Славе для начала надо научиться хотя бы петь. Видимо, Майер почувствовал у нее природный слух. Ну что ж. Она научится, она не подведет.

Но вот эта страшная истерика – что это? Случайность? Или особенность Майера? Слава с таким бурным эмоциональным взрывом столкнулась впервые в жизни. Родители умели договариваться мирно, никогда у них в доме не били тарелки, никто не дрался и не гонялся друг за другом. Савва и вообще был слегка апатичным. Иногда Славе даже хотелось, чтобы он прикрикнул, стукнул кулаком по столу. Ну вот, хотелось ей. Так на, получай. Получила? Испугалась? Не то слово.

Слава искала Майеру оправданий. Так не бывает. Только-только в ее жизни наконец что-то стало складываться. Она встретила хорошего человека, настоящего мужчину, состоявшуюся личность. Стоп. А может, все состоявшиеся личности такие? Да что она, собственно, наговаривает на него?! Она вывела человека из себя. Она. Но можно же не доводить до такого? Если они будут вместе и все у них будет в порядке, такие приступы не должны повторяться. Сейчас это просто недопонимание. Они друг к другу привыкнут, притрутся. И потом, скандалы – это же еще и от бытовых проблем, от нехватки денег. Чего уж греха таить. А Норберт – щедрый человек. В этом Слава не сомневалась. Это качество или есть, или нет. Тут притвориться невозможно. И он ее любит.

Глава 30

Слава вспомнила про это письмо Норберта, читая письмо Павла. Разные страны, разное время, разные люди. Норберт визжал в трубку, а Павел предъявлял свои претензии письменно.

«Дело в том, что мои длинные письма читать весьма неудобно. Если ты их ждешь, то всегда интересно знать, что же в них содержится. Поэтому естественно стремление побыстрее узнать самое главное. А в длинном письме это оказывается не так просто. Поэтому – я это ясно вижу – ты их читаешь, стремительно просматривая, прочитываешь бегом, по диагонали, не вникая особенно в их содержание. Таким образом, писать тебе длинные письма – задача весьма неблагодарная. Едва ли ты прочтешь их внимательно. Конечно, это не значит, что мои письма заслуживают такого уж внимательного прочтения. Скорее наоборот. Может быть, огрехи стиля и огрехи мысли будут менее заметны при беглом или диагональном чтении. Но грешен и слаб человек – хочется и мне, чтобы ко мне относились внимательнее. Вот как я кокетничаю. Поцелуй меня за это!»

Читая письмо Павла, Слава испытывала отвращение. Она видела: мужчина любил не Риту, а свою любовь к ней. Ему нравилось иметь тайну, вздыхать по ночам, жить в мечтах и в облаках. Судя по реакции Риты на все томно-поэтические высказывания Павла, подруга не теряла голову, ей все было ясно. Романтику она принимала, но глубоко в нее не погружалась. А еще могла ответить резко и прямо.

Почему же Слава боялась расстроить Норберта? Ей все время было неудобно. А еще она боялась (это случилось позже, после того как они стали любовниками), что тот начнет ее шантажировать, вышлет вдруг фотографии или еще что-нибудь компрометирующее ее на работу. Или все же купилась Слава на богатство пожилого бюргера и нравились ей рассказы про Прованс и замки и вина от барона Ротшильда?