Завтра я буду скучать по тебе

– Все закончили? Мартин, на тебе контрольная температура. Теему, Янне, напишите медицинское заключение и передавайте пациента дальше. Все остальные готовятся к следующему вызову. Ночь только начинается, ребята.

Глава 44

Я часто погружаюсь в эти мысли. В них я вместе с девушкой. Я не знаю, кто она, потому что не вижу её лица. Мы в квартире, я – такой же, как обычно, только лицо без порезов. Мы сидим… нет, ходим друг за другом в светлой комнате с высокими окнами. На девушке одна из моих рубашек, она семенит босыми ногами по тёплому деревянному полу, как будто мы в дурацкой рекламе йогурта. Этот сон настолько реальный и яркий, что, когда я просыпаюсь или же попадаю обратно в реальный мир, кажется, что я ошибся дверью, и тело охватывает паника. Я верчусь, пытаясь нащупать ручку, но двери там больше нет. Только я, совсем один, в каком-нибудь зале ожидания.

Ульф называет это алтарём. Он говорит, что это та фантазия, в которую я убегаю, когда мне хочется умереть. Мой рай, мои семьдесят две девственницы; алиби, которое я для себя нахожу, когда жизнь становится слишком тяжёлой. Ульф бывает прав во многих вещах. Наверняка и в этом. Проблема лишь в том, что он не понимает. Не понимает, как это тяжело. Ему невдомёк, что пропасть – это не то, куда сбегают, это то, от чего убегают. Пустота – это не холодное тело в гробу под землёй. Пустота – это я, Торкильд Аске, в этой квартире с высокими окнами. Один.

Я просыпаюсь от того, что молодой светловолосый медбрат стоит надо мной и возится с моим половым органом.

– Расслабься, – спокойно говорит он, когда я вздрагиваю и пытаюсь накрыться одеялом, – я опустошу сосуд катетера и вытащу трубку. Тебе сейчас в нефрологию. Потом мы сделаем тебе клизму и посмотрим, получится ли у нас справиться с твоей болью в животе.

Сейчас утро, во всяком случае, за окном светло. Комната имеет квадратную форму, здесь четыре кровати, по две с каждой стороны. Тело онемело, отсутствие боли меня пугает.

– Дай мне зеркало, – прошу я, когда медбрат вытаскивает трубку из моей уретры и кладёт ее в металлическую чашку в форме соусницы.

– Зеркало? – медбрат с недоверием смотрит на меня, снимая с себя перчатки. – Зачем тебе зеркало?

– Хочу посмотреть на своё лицо.

– Мы не можем выдать тебе зеркало.

– Почему нет?

– Потому что, – отвечает медбрат. Но потом всё-таки предлагает компромисс, который сделает нашу встречу максимально короткой, – я могу придвинуть койку поближе к умывальнику, когда будем выезжать, и мы тебя приподнимем, если обещаешь не творить ерунды.

– Ерунды? Например?

– Думаю, ты знаешь, о чём я, – отвечает он и нажимает на кнопку, которая поднимает изголовье кровати.

Шрам, идущий от уха вниз по щеке, почти исчез, едва различим на серой коже. Даже губы и щетина едва видны, они прозрачные, как у мёртвой рыбы.

– То же самое, – шепчу я и отворачиваюсь.

– В смысле? – спрашивает медбрат, настраивая кровать таким образом, чтобы мы прошли в дверной проём.

– Лицо, – вздыхаю я, – оно такое же.

– А чего ты ожидал?

– Нового Торкильда, – отвечаю я и хочу повернуться на бок, но резкая боль в диафрагме мешает мне это сделать. Я лежу и смотрю на лампы на потолке, а медбрат катит меня по коридору и завозит в лифт на пути к следующей остановке.

– Ты будешь делить комнату с другим пациентом, – говорит он и останавливается у двери, – по крайней мере, до обеда. Постарайся расслабиться.

На кровати у окна сидит лысый мужчина, чуть за семьдесят. Кожа его лица бледная, руки жилистые и лежат на коленях, как будто сломанные ветки.

– Сколько я здесь пробуду? – спрашиваю я, когда мужчина у окна к нам поворачивается. Он медленно и безучастно нас осматривает, а потом снова разворачивается к окну.

– Ты будешь здесь наблюдаться, пока не придут в норму функции почек и печени, – он кивает в сторону ванной, – просто зайди туда и подожди, а я приду и помогу тебе, – заключает он и подходит к раковине.

Я сажусь на унитаз и жду. Вскоре раздаётся осторожный стук в дверь, и сразу за ним в дверях появляется улыбающийся медбрат с клизмой в одной руке и трубкой, которая больше всего напоминает гадюку.

– Готов?

– Жду не дождусь, – дрожа, отвечаю я, когда он кладёт клизму на край раковины и надевает перчатки. На полу между душем и туалетом он расстилает полотенце.

– Тогда можешь просто лечь на полотенце спиной ко мне.

Я сажусь на колени и стягиваю больничные сетчатые трусы, а потом ложусь на тёплый пол ванной, подложив руки под голову.

– Меня, кстати, зовут Йенс, – говорит он. Я слышу, что его дыхание становится тяжелее.

– Вначале может быть немного неприятно, – говорит он и вводит внутрь наконечник трубки, – но я буду действовать максимально мягко.