Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата

Никогда в жизни я не испытывал такого ужаса, как в тот день. Даже прошмыгнувшая под ногами ящерка заставляла меня содрогнуться всем телом. Дул легкий ветерок, но у меня в ушах он гудел, как ураган, так что я стискивал зубы, чтобы не закричать. Я с трудом сдерживал слезы и очень крепко сжимал автомат, чтобы хоть как-то унять дрожь.

Мы вошли в чащу. Все держали автоматы так, будто только они гарантировали нам выживание, и сдерживали дыхание, чтобы оно не выдало нас и не привело на край гибели. Во главе моей колонны шел лейтенант. Он поднял вверх кулак и остановился. Потом медленно опустил руку: мы присели на корточки и стали внимательно оглядывать местность. Мне хотелось повернуться и посмотреть, какое сейчас выражение лица у моих друзей, но я боялся пошевелиться. Отряд снова двинулся вперед, тихо пробрался через кусты и вышел к болоту. Здесь мы залегли, устроив засаду и направив стволы «АК» перед собой. Все лежали плашмя и чего-то ждали. Рядом со мной был Джозайя, а за ним Шеку. С другой стороны от меня находился взрослый солдат, а дальше – мои друзья Муса и Джума. Я попытался поймать их взгляд, но взоры их были устремлены на невидимую цель на болоте. У меня началась резь в глазах, они стали слезиться, боль усилилась и стала отдавать в голову. Уши у меня горели, вены на руках вздулись и бешено пульсировали, будто жили своей отдельной от всего организма жизнью. Мы тихо лежали, как охотники в засаде. Пальцы поглаживали спусковые крючки. Тишина казалась невыносимой.

Вдруг вдали закачались невысокие деревья. Где-то в джунглях прошли боевики. Их еще не было видно, но лейтенант передал по цепочке: «Стреляем по моей команде». Каждый по принципу домино поворачивался к соседу и шепотом передавал приказ. Вскоре из-за низкой полосы кустарника показалась группа людей в гражданской одежде. Они махнули рукой кому-то, и из леса вышли еще боевики. Некоторые из них были совсем молодыми – такие же дети, как я. Они сели в рядок и стали, бурно жестикулируя, обсуждать, как им атаковать. Лейтенант велел бросить гранату, но командир повстанцев услышал из леса эхо этой команды и успел крикнуть своим: «Отходим!» Взрыв унес жизни лишь нескольких бандитов, чьи останки разлетелись в разные стороны. Потом началась перестрелка. Я лежал, выставив автомат вперед, но был не в состоянии стрелять. Указательный палец не слушался. Перед глазами все закружилось. Мне почудилось, что земля перевернулась, и я сейчас соскользну с нее, так что я судорожно обхватил одной рукой ствол стоящего рядом дерева. Мыслей в голове не было. Звук автоматных очередей и крики умирающих долетали до меня как бы издалека. Все происходящее казалось мне кошмарным сном. Вдруг в лицо мне ударила струя крови. Рот у меня был слегка приоткрыт, так что я почувствовал ее вкус на губах. Я сплюнул и протер глаза и тут увидел, что это кровь покачивающегося недалеко от меня солдата. Красные струи хлестали фонтаном из многочисленных пулевых отверстий в его теле. Зрачки его были расширены, и он все еще не выпускал из рук оружия. Я не мог оторвать от него взгляда и тут услышал пронзительный и душераздирающий крик Джозайи. Он звал маму! Этот вопль звенел у меня в ушах, пока я не почувствовал, что рассудок совсем покидает меня.

Солнечные зайчики состязались в проворстве со вспышками выстрелов, воздух был прошит пулями, они летели из всех направлений одновременно. Возле небольшой пальмы собралась уже целая гора мертвых тел. Вся земля вокруг была залита кровью. Я поискал глазами Джозайю. Взрывом гранаты его тощее тельце подбросило вверх, и он упал на большой пень. Он еще дрыгал ногами, но крик на его устах уже почти замер. Я подполз ближе и заглянул мальчику в глаза. В них стояли слезы, губы шевелились, но говорить он уже не мог. Пока я смотрел, глаза его налились кровью и из карих стали багровыми. Он потянулся к моему плечу, будто хотел ухватиться за него и сползти с обрубка дерева, на котором застрял. Но вдруг он застыл и больше не двигался. На мгновение у меня отказал слух: не было слышно выстрелов, весь мир замер. Закрыв глаза Джозайи, я потянул его тело на себя. Оказалось, что у него перебит позвоночник. Я уложил труп на землю и наклонился, чтобы поднять автомат. Мне было невдомек, что я встал с земли, чтобы снять Джозайю с того пня, и вдруг кто-то потянул меня за ногу. Это был капрал. Он что-то говорил, но я его не понимал. Губы его двигались, лицо казалось испуганным. Гадафи снова потянул меня вниз, я упал, и от удара моя минутная глухота прошла.

– Ложись! – кричал капрал. – Стреляй!

И с этими словами он пополз обратно на свою позицию.