Завтра я всегда бывала львом

На протяжении веков многие ученые пытались разобраться в том, в чем же заключается это разделение или раздвоенность, и что ее вызывает. Многие из этих теорий впоследствии были отвергнуты, некоторые в ходе дальнейшей разработки приняли новые формы, и люди разделились на разные лагеря в зависимости от того, что нужно считать правильным. Лично я отдаю предпочтение упрощенной версии Эрика. Если в человеке собралось слишком много мыслей, чувств, ощущений и знаний, с которыми его личность уже не может справиться, ему хочется все это переложить на что-то другое, что находится вне этого «я». Эрик переложил те правила, которые он очень хорошо знал, но которые не совпадали с его желаниями, на щенка, а затем уложил щенка спать. Я переложила свое презрение к самой себе, свою строгость и свои несоразмерно высокие требования к себе самой на Капитана, и Капитан выкрикивал эти слова, тем самым обнажая всю суровость и несправедливость этих требований. Проблема же заключалась в том, что упаковка скрыла под собой содержание. Я ничего не видела, кроме этих требований, и по мере сил выполняла их в пределах своих расстроенных возможностей. А лечащий персонал видел в этом только мою болезнь.

Как для лечащего персонала, так и для самого больного так легко принять диагноз за объяснение, хотя на самом деле он ничего не объясняет. Капитан очень хорошо укладывался в перечень признаков, перечисляемых в ICD-10 в связи с диагнозом «параноидальной шизофрении», поскольку в качестве одного из ее признаков указаны «слуховые галлюцинации голосов, угрожающих или отдающих пациенту приказы (…)». В сочетании с рядом других выявляемых признаков это может служить основанием для постановки такого диагноза.

Между тем мы по-прежнему так и не знаем, кто же такой этот Капитан, откуда он взялся и как от него можно избавиться. Многие считают, что ответ появляется сам собой после проведения обследования и постановки диагноза. Они сказали: «У тебя шизофрения», и решили, что нашли нужный ответ. Но Капитан продолжал орать у меня в голове, а все важные вопросы оставались без ответа. Ведь жизненно важные вопросы — это кто я такая, чего я хочу, кто и что имеет для меня важное значение, каким основным правилам жизни я привыкла следовать и какие из них я хочу сохранить, что я люблю и чего не люблю, и о чем я мечтаю в дальнейшей жизни. А на эти вопросы никакой диагноз по системе ICD не дает удовлетворительного ответа. Поэтому Капитан никак не реагировал на поставленный диагноз.

Он продолжал орать до тех пор, пока мне не помогли разобраться в том, что же он собой представляет, пока со мной не поработали над моими требованиями и страхами, над вопросами, которые ставит передо мной моя жизнь, и над тем, как я собираюсь на них отвечать. Когда я выяснила для себя, откуда взялись мои требования, чего я боюсь, и хорошенько подумала над тем, какие требования к самой себе и к другим я считаю важными, правильными и разумными, только тогда Капитан, наконец, успокоился. Он был всего лишь маркером, всего лишь сигнальной лампочкой, и когда главная поломка в моем жизненном двигателе была исправлена, лампочка погасла как-то сама собой.

Разумеется, симптомы, даже если говорить только о симптомах положительных, включают в себя не только галлюцинации. Во время болезни я совершала множество очень странных поступков, которые даже тогда казались мне самой странными, но я все равно не могла от них удержаться. Теперь я задним числом вижу, что они вполне объяснимы. Одно время я, например, ела очень странные вещи, такие, как носки и обои. Казалось бы, в этом нет никакого смысла, хотя, возможно, какой-то смысл и тут можно отыскать. Попробуйте представить себе какого-нибудь знакомого вам подростка. Отнимите у этого образа телефон, телевизор, проигрыватель CD-дисков и все другие источники музыки, отнимите у него друзей, любимых, возможность какой бы то ни было деятельности, школу, любимые занятия и мечты о будущем. С чем ты тогда останешься?

Про себя я, например, очень хорошо знаю, с чем я осталась, когда я подростком попала в закрытое отделение со строгим и плохо организованным режимом, где у меня отняли все, что было мне интересно. Мне нельзя было позвонить друзьям. Мне был разрешен один звонок в неделю маме и один звонок сестре плюс одно посещение. Мне не оставили ничего, чем я могла нанести себе травму, а это включало почти все, что только можно себе представить, включая электрическую лампочку под потолком. Меня проинформировали о моем хроническом диагнозе, и одновременно отняли у меня все мечты о будущем и надежды. И вот я осталась взаперти наедине с единственным, что у меня осталось, то есть наедине с пустотой. Пустота была огромной и невыразимой, она болела у меня внутри. В тоске и отчаянии я совершенно конкретным образом пыталась уменьшить пустое пространство, которое ощущала у себя внутри, я его заполняла.