Завтра мы будем вместе

Она же первая объявила, что договоренность есть и скоро мне предстоит высадиться на сушу. Мы подплывали к острову Занзибар, где по плану у нас стоянки не было, но пришлось сделать вынужденный заход в порт. Меня вынесли на носилках на палубу, растянув надо мной тент: солнце палило сильнее прежнего. Судно встало на рейде, бросив якорь в портовой гавани. Вскоре к нашему судну, урча мотором, приблизился катер. На борт поднялись представители местной власти: полиция, таможенная и карантинная службы. Светлая униформа, надетая на пограничниках, еще сильнее подчеркивала темный цвет их кожи. Врач карантинной службы внимательно осмотрел меня, сделал какие-то пометки в своем блокноте и отдал приказ перенести меня на катер. Царев тем временем передал другому чернокожему мужчине мои документы (документы Гали Поваровой). Я была так измучена приступами горячки, что мое лицо потеряло все присущие ему черты. Сейчас я не походила даже на собственное фото: бледная, с застывшей гримасой боли, со слипшимися от пота, почти прямыми волосами, с острым, обтянутым серой кожей носом. Так что ничего подозрительного таможенник в моем облике не увидел. К тому же для них все белые — на одно лицо, как и для нас негры.

Царев наклонился надо мной и поцеловал сухими губами в лоб.

— Прости, девочка, не уберег. Ты не волнуйся.

Скоро конечный пункт нашего похода, а после — назад. Обратным рейсом, через две недели, мы тебя заберем.

Я видела все происходящее в каком-то тумане.

Вот мои носилки прицепили к одному из подъемных кранов на борту сухогруза, и я зависла в вышине над морем. Сквозь свист морского ветра до меня донеслась матросская команда: «Майна помалу!» — и мое сознание померкло.

Глава 11

Когда я очнулась, мне показалось, что я нахожусь в тюрьме. Я лежала в незнакомой полутемной комнате или скорее бараке. Маленькие оконца под потолком не имели ни рам, ни стекол — они были затянуты только запыленными москитными сетками. На соседних кроватях, прикрытых белыми простынями, я увидела черные стриженые головы.

Я почувствовала, что у меня затекла рука, и слегка пошевелила ею. Тут же жалящий укол в вену заставил меня вскрикнуть: то повернулась игла, от которой тянулся шланг к капельнице, укрепленной рядом с кроватью на высокой стойке. Я замерла.

Однако мой вскрик не прошел незамеченным: одна из черных женщин повернулась ко мне и растянула в широкой улыбке толстенные губы, обнажив ряд белых крепких зубов. Она что-то спросила на незнакомом мне языке, затем повторила фразу по-английски. Я узнала язык, но слова были мне непонятны. Я помотала головой и вдруг ощутила непривычную для себя легкость. Провела рукой по волосам, но вместо них о мою ладонь поскреблись жесткие колючки. Моя голова была таким же шаром, как и головы других лежащих здесь женщин, только не таким черным. Но это была не тюрьма.

Как я поняла позднее, это была больница для бедных.

Я тоже раздвинула рот в улыбке. Женщины в палате теперь разом спрашивали меня о чем-то. И тут я вспомнила фразу, которая мигом слетела с моего языка: «I love you!» Слова «Я люблю вас» оказались универсальными. В ответ я услышала гортанное: «I love you!» Контакт с соседками по больничной палате был установлен.

Время от времени кто-то из женщин вставал, и под их рубахами вздымался большой живот: наверное, они вот-вот должны были разродиться. Я опустила руку к ноющему низу живота и нащупала пластырь, закрывающий шов. Выходит, мне сделали операцию.

Я обжилась в этой палате на удивление легко. С той же странной легкостью, с какой мы общаемся с инопланетянами во сне, я общалась с врачом и соседками. Я повторяла произнесенные ими слова, каким-то шестым чувством угадывая их смысл. Соседки разглядывали болтающуюся на моей шее цепочку со слониками, кто-то предлагал махнуться на свои украшения, но я, смеясь, отказывалась вступать в сделку.

В этом месте я превратилась в женщину под именем Гала. Вскоре я уже поднималась с постели и помогала тем больным, которые не могли вставать. Все было здесь приемлемо, если бы не жара. У нас в России уже началась зима, а здесь в разгаре было лето: ртутный столбик днем зашкаливал за тридцать градусов. В середине дня пот заливал глаза. В этой непритязательной больнице кондиционеров не было. Но самое страшное начиналось ночью. Когда это случилось впервые, я разбудила ужасным ором всю палату. Вначале послышались неясные шорохи, потом какой-то скрип, потом я ощутила на своей шее чье-то касание.

Я ойкнула, вскочила, щелкнула выключателем. Яркий свет озарил жирный шнур, который извивался на стене у моего изголовья. Я заорала. Спустя секунды я поняла, что в зловещую дорожку выстроились местные насекомые: тараканы, пауки или клопы, тогда я еще в них не разбиралась. Одна черная пакость сидела на подоле моей белой больничной рубахи. Я брезгливо стряхнула ее на пол. Женщины не сразу поняли чего я испугалась, они-то давно привыкли к таким жильцам, а когда поняли, долго и громко хохотали.