Завтра нас похоронят

Она заняла его место по левую сторону от президентского кресла. Последний шаг напоминал скорее стремительный полёт. Как жаль, что она не сразу поняла, что полёт был вниз. Ни одно из обещаний светлого будущего не было исполнено… и уже то, что страна ещё существовала, все знавшие её близко называли подвигом. Но только не она сама.

В тот день Гертруда Шённ стояла у широко распахнутого окна и смотрела на свои запястья. Она ненавидела эти сухие руки — они выдавали её возраст сильнее, чем лицо. Только что она переборола себя — слезла с этого чертова подоконника. И уже ругала себя за маленькую и бесхребетную глупость. Она давно не девчонка. Хотя о чём она… девчонкой ей бы такое и в голову не пришло. Девчонкой она до дрожи хотела жить долго и счастливо.

Она посмотрела на цветы в вазе, ярко-оранжевые лилии от Вильгельма Байерса. Гертруда Шённ всегда чувствовала тоску, думая о нём, видя его, говоря с ним. Она не была слепой и не была холодной. И знала, что говорят, когда женщины её возраста подпускают к себе таких, как Байерс. Таких, с кем их разделяют годы. Обычная женщина могла позволить себе такую слабость. А президент? Президента никто не считал обыкновенной женщиной.

В глубокой задумчивости она курила, глядя из окна на раскинувшийся внизу город. Пустой. Призрачный. Всё ещё красивый. Как же они с Ричи любили залезать на какую-нибудь крышу, напиваться и орать, оглядывая все то, что казалось им их владениями.

Звонок от Ланна она едва не пропустила. За ним последовал звонок от Байерса. И она, неожиданно для себя, поняла, что её не удивило ничего из услышанного. Почти ничего…

…Людей связывают между собой чувства — сильные и заметные невооруженным глазом или глубоко-глубоко скрытые в подсознании. Можно ли манипулировать этими чувствами? Конечно, нет — они спонтанно возникают, изменяются, исчезают… и лишь немногое практически неизменно.

Чарльз Леонгард однажды случайно обнаружил новый вид излучения и принял его за сбой отражающей линзы. Но чем больше он смотрел, тем больше осознавал, что всё намного сложнее.

Когда двое любят друг друга, между ними возникает тонкая красная нить. Предельно в этом мире всё, но нить не имеет предела, и даже если людей разделяет океан, горная цепь, десятки городов, она будет незримо тянуться через бесконечные километры… И даже если любит лишь один, нить возникнет — она будет тоньше, слабее, прерывистее. Будет казаться, что энергия по этой невидимой нити-артерии движется лишь в одну сторону. Так оно и есть. Такую нить он увидел, когда посмотрел через очки на Викторию Ланн.

Он назвал это биопсихическими волнами. Машина, с помощью которой ими можно управлять, тоже была изобретением Леонгарда…

Извечная мечта сильных мира сего — управлять слабыми и их любовью. Дружбой. Привязанностью. И даже ненавистью.

Несколько нажатых кнопок на каком-то ящике — и все неосторожно отдавшие кому-то своё сердце падают к твоим ногам. Несколько других кнопок — и упадут все любящие своих детей — родных ли, приёмных ли. Иная комбинация — и падают враги — твои и чужие. Все, кто позволил себе кого-либо ненавидеть.

Их можно пытать. Можно подчинить. Можно убивать — долго, мучительно, так, как убивали в лагерях на Большой Войне. Сотни людей, тысячи, миллионы орущих глоток и лопающихся от перенапряжения сердец… разве не идеальный вариант давления в условиях постоянного военного конфликта? Поставить на колени всех. И выйти победителем в поединке, именуемом «мировая история». Потому что даже историей всегда правили чувства и только они. Значит, тот, кто правит чувствами, будет править миром. И великая Империя сможет снова стать великой.

Так считали все… кроме самого Чарльза Леонгарда, который всегда хотел быть врачом больше, чем учёным. И который однажды лишился гениальнейшего из своих изобретений. По крайней мере, теперь все считали именно так. Но если машина уничтожена, то… что спрятано в подвале его дома?

Гертруда Шённ лишь усмехалась, читая поднятые из глубин архивов отчеты и расставляя в своей голове события прошлого — строго в шахматном порядке. Черное против белого. Она выбирала белое.

Он испугался. Да, он всегда был трусом. Конечно, тот взрыв был не случаен. Чарльз Леонгард никогда не допускал случайностей. По каким-то причинам он захотел свернуть свои исследования, а потом использовал Чёрный Ящик, чтобы…

А вот здесь она остановилась. Здесь начиналось то, что мучило её. Осознание. Оставшаяся в прошлом правда о собственной глупости. Чёрное.

— …Не нужно, Чарльз. Пожалуйста… уйди.