Завтра нас похоронят (авторская редакция)

Рихард усмехнулся. Слова подразумевали слишком многое. Слова – как и принятие их смысла – дробились в десятках осколков. Некоторые были предельно простыми.

Осколок первый

– И как ты ухитряешься…

Десятка. Несколько подряд. Не было таких мишеней – неважно, подвижных или нет, – чтобы Ларкрайт промазал. И даже руки не дрожали.

– Я же говорил. В нашей части была отличная подготовка.

Не признаваться же, что он думал, будто Карл отсиделся в штабе с бумажками, что лицо у него как у богатого сынка, что его ветром сдувает, какие там нормативы? Оставалось промолчать и закурить.

– Ну и к чему же вас так готовили?

Снова острый блеск глаз. Короткое движение – очки исчезли в кармане.

– К войне, герр Ланн.

Что ж. Попал, куда надо. Посмотрим, сколько выдержишь.

* * *

Гертруда вернулась к столу. Что-то насторожило ее и, в общем-то, не зря. Остановившись, она наклонилась к лицу Рихарда и вкрадчиво прошептала:

– Я люблю тебя. Но если я узнаю, что…

– О чем ты? – ровно перебил он.

Она выпрямилась.

– Людей не спасают из огня, чтобы потом издеваться над ними. Чтобы устраивать им всякие испытания. Чтобы ломать их. А я знаю, как ты умеешь последнее. Ричи, не забывай, к нему у меня особое отношение. Ты ведь помнишь, кем был его отец.

Рихард помнил: правозащитник, всегда кого-то спасал. У Йозефа Ларкрайта на старых снимках тоже было тонкое интеллигентное лицо, узкие плечи, очки. Он не размахивал кулаками, но почему-то в какой-то момент люди, меняющие власть, сочли его столь опасным, что убили – без суда, скандал на всю Европу. И эта история чуть не повторилась с сыном. С сыном, которого Рихард теперь пытался опекать.

Он не сомневался: мальчишка будет таскать бумаги. Да что он сможет? Журналисты из братии недобитых гуманистов – чахлые изнеженные твари, которые слабо представляют, с какой стороны пистолет стреляет. На кой черт такой человек в Надзорном управлении? Чтобы завтра же зарыть?

Но ведь взял. Заставило странное чувство, не дружеское, не отеческое, скорее… как к дворняге. Карл и этот город не поладили, а у Рихарда была привычка – брать кого-то под крыло. Не особенно привязываться, зачастую вообще не привязываться, но брать. И пусть крыло побито и слабо может от чего-то укрыть.

– Так вот, – напирала Гертруда, видимо, встревоженная его мрачностью, – если с ним что-то случится по твоей вине или по чьей-либо еще, а ты не помешаешь… я убью тебя. Припомню все нарушения устава, которые ты допускал, накопится на расстрел. После этого я продолжу тебя любить, но тебе уже будет все равно.

Звучало устрашающе, имело почву. Но все-таки это говорила она. Его старушка. Нет, его девочка. Его злая-злая девочка. И все это он слышал уже неоднократно.

Осколок второй

– Ты придираешься к нему, даже не по работе. Это неправильно, он ангел.

Ей сразу понравился Карл. Не то «понравился», после которого она могла потащить его в постель, но и материнским чувством не назовешь. Труда наблюдала, возможно, сама прослушивала телефон инспектора, а у нее это был знак высшей заботы.

– Ангел… по-твоему, нам нужны ангелы?

Холодный, пахнущий каким-то кремом палец коснулся губ Рихарда.

– Перестань. Вы же сработались. Я тебя знаю, у тебя никто не задерживался. Он ни разу не дал тебе в челюсть, Ричи!

– Он в меру упрям и у него есть мозги.

Мотор машины уже негромко урчал. Гертруда посмотрела поверх стекла.

– А ты – не в меру. Будь помягче. Подумай, что, если будет нужно, он умрет, прикрывая тебя. Много у вас таких?

Рихард ощутил колючий озноб и поднял воротник.

– Да брось. Я сам раньше откину копыта. С прикрытой спиной или без.

Гертруда негромко рассмеялась и, приподнявшись, дернула его к себе. Поцеловала в губы, удержала, отпустила, заботливым движением застегнув верхнюю пуговицу форменного плаща.

– Пожалуйста, живите оба. Кто-то же должен стоять на страже.

И машина уехала. Рихард обернулся. Карл стоял в десятке шагов, у стены, и ждал, пока разговор закончится. В волосах белел крупный неприветливый снег.

– Она красивая…

Он произнес это с таким детским восхищением, что Рихард напомнил:

– Не твоего поля.

Карл передернул плечами и спрятал руки в рукава.

– Я не в этом плане, комиссар. Мне просто казалось, такие живут где-то в…

– Сказках? – с неожиданным для него самого пониманием мягко закончил Рихард.

– Да. Помните, например, «Снежную королеву»?

Ланн хмыкнул, подумывая, не закурить ли, но поленился вынимать руки из карманов и, поглядев на инспектора искоса, сообщил:

– Она, между прочим, любимая у Труды. Хотя, по-моему, сказки – чушь.

Невольно он вспомнил, что из всех идиотских историй больше всего любила Аннет. Повесть Отфрида Пройслера о Маленькой Колдунье. Книжку Аннет так часто подсовывала Рихарду вечером, что он даже запомнил автора. А ей нравился прокуренный голос, читающий об очень плохой… или очень хорошей ведьме и умном вороне.

– Сказки учат хотя бы тому, что некоторые истории заканчиваются хорошо.

– Не наша – это точно.

Вряд ли существует что-то хуже сказки, к которой невозможно придумать хороший конец. Аннет наверняка считала именно так. Как и большинство детей, да и взрослых.