Раздалось цоканье когтей: пес проснулся, подошел и ткнулся носом Рихарду в ладонь. Стоило повернуться, как сеттер привстал на задние лапы, упершись передними ему в грудь и навалившись всей немалой массой. Спайк явно радовался утру, и как у него это получалось?
– Бестолковая псина, как и твой хозяин, – тихо сказал Рихард. Спайк лизнул его куда-то в подбородок: такое приветствие было привычным и устроило его. – Пойдем, я тебя выпущу.
Отправив настырного пса гулять, Рихард вернулся к дивану, где видел десятый сон измученный Ларкрайт. Постояв некоторое время рядом, Ланн от души саданул по спинке и без того ветхой мебели ногой.
– Подъем, пехота.
Карла утреннее приветствие впечатлило больше, чем Спайка. Он резко сел и уставился на Рихарда.
– Что-то случилось?
– Случилось. Утро наступило. Никого не убили за ночь? Никто не звонил? Патрульные живы?
– Не звонил, не убили, – потирая глаза, отозвался Карл и свесил ноги с дивана. – Патрульные… да, думаю, живы.
– Собери свои документы с пола. Ты их уронил.
– Да? Как же это я…
Ланн присел рядом и вынул из кармана сигареты с зажигалкой.
– Не знаю, я по ночам предпочитаю спать.
Карл не успел ответить. Дверь открылась: Рихард не стал запирать ее, пока не вернется пес, и теперь сильно об этом пожалел. На пороге стоял высокий плечистый мужчина со светлыми волосами и курчавой короткой бородкой. Наивернейший предвестник того, что утро продолжится еще хуже, чем началось.
– Бурная ночь, я вижу? – Черные глаза за стеклами очков блеснули. – Полиция бдит.
– Несомненно, бдит. – Ланн даже не поднялся. – Доброе утро, герр Леонгард, какими судьбами?
Доктор Чарльз Леонгард, один из немногих выживших ученых центрального НИИ, широким шагом прошел по помещению. Рихард, дымя сигаретой, наблюдал за ним и с сожалением думал о забытой в кабинете бутылке. Она была бы кстати – или приложиться, или разбить об голову утреннего гостя.
Сорокадевятилетний Леонгард считался светилом медицины – когда-то, еще до
С Рихардом он был знаком еще до времен Охоты.
– Пришел поговорить о «крысятах». – Леонгард опустился на стул. – Мой друг…
Рихард быстро переглянулся с Карлом: тот усмехнулся и дернул плечом. Ни о каких других вещах этот тип с ними не говорил. Ланн нахмурился, продолжая неприятные размышления, и затушил сигарету.
Дочь Леонгарда была ровесницей Вэрди. Тоже не росла и наверняка не могла иметь детей; посторонние считали ее вовсе не ребенком, а содержанкой доктора. Между ней и «крысятами» зияла пропасть, потому что в Рождество четырнадцатилетней давности Леонгард не умер. Причин знаменитый врач не нашел, хотя занимался вопросом до сих пор. Дочь же он спрятал от пристального внимания и ставил эксперименты на других.
– Что же вам угодно? – отстраненно спросил Рихард. – Они что-нибудь у вас украли? Я уже поставлен в известность об инциденте на вашей
Некоторое время Леонгард ощутимо колебался и пытался проанализировать, каким тоном произнесено слово «свалка», наконец все же ответил:
– Можно и так сказать. Я видел их на развалинах бывшей
Ланн кивнул, потом добавил:
– Не думал, что там валяется что-то ценное. Они искали какую-нибудь утварь.
Леонгард вздохнул.
– Там есть опасные обломки образцов. Проводилась зачистка, но, к сожалению, остались некоторые изобретения, к которым…
– Дети их не соберут в жизни, – хмыкнул Ланн. – Если вы опасаетесь именно этого. Но если вам хочется, я наведаюсь в известные мне «норы» и припугну «крысят», чтобы больше они к вам не совались. Уверен, они найдут места, где валяется мусор получше.
Рихард надеялся, что теперь-то беседа кончится: формально он свой долг исполнил. Но чутье подсказывало, что все не так просто, и будь проблема такой мелкой, Леонгард не притащился бы сам. Ланн не ошибся, но, несмотря на это, следующие слова стали для него неожиданностью.
– Что вы, нет нужды. Можете рассказать мне о парочке этих… как вы сказали… «нор», и я схожу туда сам, я не опасаюсь говорить с детьми. У вас и так немало работы, вы же не дикозападный шериф, обязанный следить за…