Завтра наступит, я знаю

Поблагодарив кивком, Регина накинула на плечи чужое пальто и потопала за новой знакомой в тамбур. И впрямь, глотнуть свежего воздуха хотелось безумно, просто-таки жаждалось! Еле хватило выдержки дождаться, пока остановится с лёгким толчком поезд, пока Жанна откроет дверь, выпустив наружу клубы тёплого воздуха, откинет переходную платформу, выглянет, убедится, что новых пассажиров нет и в помине, нырнёт назад, в недра тёплого вагона…А Рина, наконец, шагнула вперёд.

Наружный воздух не обжёг бронхи, как ещё нынче утром, а дохнул в лицо приятной прохладой. С облегчением она обвела взглядом пустой перрон.

Откровенно говоря – боялась, что вот сейчас откуда ни возьмись появится рыжая самозванка… Попеняла себе за детские страхи и вышла.

Но едва отпустила поручень, как вместо того, чтобы ступить на шероховатый асфальт, поскользнулась на чём-то гладком. Упасть ей не дали. Под обе руки жёстко подхватили два здоровенных бугая, голых по пояс, бритых и с какими-то ожерельями на груди, а навстречу шагнул ещё один – высоченный, такой же бритый и полуголый, но самое страшное – злой, как чёрт, и выкрикнул какую-то тарабарщину, сверкая чёрными глазищами. Отчего-то Регина поняла всё до единого незнакомого слова:

«Где наша святыня, смертная? Где Жезл?»

А вместо морозного ядрёного дня её со всех сторон окружила невыносимо душная полутьма.

Глава 5

О чудо! Какое множество прекрасных лиц!

Как род людской красив! И как хорош

Тот новый мир, где есть такие люди!

Уильям Шекспир. «Буря»

О дивный новый мир…

Олдос Хаксли

Регина даже испугаться не успела. А потом и не смогла. Вопрошавший громила выдохнул прямо ей в лицо – да-да, выдохнул, как джинн из какой-то полузабытой детской сказки – клуб сизого дыма. И тотчас стало безразлично, что там с ней сейчас сделают и куда поволокут: отупение нашло почище больничной апатии, когда, хоть вяло, но она могла чему-то удивляться или тревожиться. Сейчас же эмоции угасли разом, все, а вместе с ними и желание сопротивляться. В другое время она нашла бы силы изумиться хотя бы этому – но, увы, не теперь. А потому равнодушно глянула в чёрные глаза жреца.

Почему жреца? Да вот, показался похожим на египетских служителей из «Мумии»… Довелось как-то посмотреть за компанию с Жанкой этот шедевр, так едва дотерпела до хеппи-энда. Впрочем, сейчас эти воспоминания были вообще не к месту. Включились логика и сообразительность, которым отсутствие эмоций пошло на пользу.

– Я вас не понимаю, – сказала Регина, глядя в чёрные, полыхающие гневом глаза. Надо же, бритый – а всё же красив. Редко встречается такая совершенная форма головы…

Жрец с ненавистью прошипел что-то, почти по-змеиному, поминая чьё-то очень уж знакомое имя, и в голове у Регины отозвалось:

«Не лги, смертная! Здесь, в храме Ану-бисса, нет речевых барьеров! Ты отлично меня понимаешь! Последний раз спрашиваю: где украденный тобою Жезл?»

Регина сморгнула. Ещё раз. Видение не исчезло. Мужские пальцы по-прежнему впивались в плечи, в воздухе зависала дымная пелена от неведомых приторно-сладких благовоний – даже глаза щипало. Но главное – царила духота, как в июльский солнцепёк. Всё это – и обжигающая, как в парилке, влажность, и слёзы, невольно проступившие, и боль в плечах – ощущалось столь же явственно, как коллоидная оболочка нитроглицериновой капсулы в подъязычье и ментолово-масляное послевкусие сердечных капель, сохранившееся на языке. Всё творилось на самом деле.

– Я поняла вопрос. Но не поняла, каким образом он относится ко мне, – ответила спокойно. Какой-бы дрянью её только что не окурили, та лишила её сопротивления, но не способности соображать. Похоже, или её принимают за другую, или…

За другую, холодно ответила сама себе. Ту, что устроила шоу на похоро…

Мир дёрнулся и взорвался болью – отчего-то в левой щеке. Даже навеянная извне непрошибаемость не спасла от ошеломления. Пощёчина? Её что, ударили? Её?

Навязанное безразличие треснуло, как пустой горшок, хлопнувшийся об пол. И в эту трещину заползал потихоньку страх – ну, как без него? – и сопутствующая злость. Её, независимую, уважающую себя женщину – и так унижать?

Жрец, кажется, замахивался для новой оплеухи, но короткий оклик заставил его замереть, а затем склониться в поклоне перед новым действующим лицом, плохо различаемым в полумраке и дымке курильниц. Голос, низкий, недовольный, рокотал что-то, выговаривая злющему служителю неведомого культа.

«Жезл меняет владельцев лишь по своему желанию, ты забыл, Инхамон? Ему может не понравиться твоё обращение с новой владелицей. Прочь. Я сам поговорю с ней».

К Регине шагнул совсем иной представитель жреческой касты: невысокий, сухощавый, уже немолодой, а главное – в более приличном виде, задрапированный в одеяния, шитые золотом. Голову его, впрочем, бритую, как и у остальных, венчала небольшая тиара.