Завтра наступит вечность

«По какому праву…» – начал было возмущенный моим самоуправством Аскольд, но я уже широко шагал, разбрызгивая грязь и нимало его не слушая. Мне хотелось только одного: в темпе смыться, пока не разгорелась свара. Вряд ли кто-то решится попробовать остановить меня, угрожая оружием. Проще смириться и переждать день. А мне хватит и нескольких часов.

Дождь все не переставал. Вода проникала за шиворот, ей было там уютно и тепло за мой счет. Капало с отросшей бороды. Саванна еще не начала расцветать, она пока просто впитывала влагу, жадно пила ее и все никак не могла напиться. На расстоянии в пятьсот шагов наш утес перестал казаться утесом – пятно и пятно. Серость в сырости. Меньшими пятнами вырисовывались гранитные лбы. В бинокль было видно лучше; я различил наш временный бивак и довольно ясные человеческие силуэты. Я даже мог отличить их от фигур австралопитеков.

Отлично. Большего мне и не надо. Наблюдательный пункт я устрою здесь – вон, кстати, подходящий термитник. Хозяева, к счастью, внизу по случаю дождя. Сольюсь с ним в одно целое, и меня не увидит никто, зато я увижу все.

Для начала я перевалил через пологий холм, прошлепал по раскисшей почве еще с километр и дал там несколько скупых очередей. Я надеялся, что в лагере было слышно, а еще больше надеялся, что было ЕЛЕ слышно. Песков должен был понять, что я ушел далеко. Последней очередью я сбил зайца, опрометчиво выскочившего из укрытия в кустах неизвестной мне породы. Другой дичи не было – стада копытных вернутся сюда не раньше, чем зазеленеет первая трава. Черт с ними. Заяц – тоже оправдание охоты.

Неся мотающуюся тушку за уши, я поспешал обратно едва ли не бегом и пригибался, как под пулеметным обстрелом. Бухнувшись животом на термитник, я навел оптику и стал ждать.

Все-таки: заметил меня Песков ночью на утесе или нет?

Если да, то более чем вероятно, что я должен опасаться за свою жизнь. Мы все должны опасаться, но я – в первую голову.

Сейчас, пользуясь моим отсутствием, он должен снова перепрятать то, что перепрятывал ночью, спасая от ливня. Вероятно, это что-то небольшое, что легко поместится в вещмешке. В его самодельном, любовно сработанном из кожи какой-то дохлятины вещмешке, который он ни на минуту не оставит без присмотра.

Если он не заметил меня, разницы нет – неведомый предмет должен быть перемещен в тот же вещмешок, потому что завтра мы уходим отсюда к танку, а затем к котловине. То, о чем так пекутся, не оставляют без присмотра надолго. Тем более навсегда.

Гипотеза, ничего больше. И, как всякая гипотеза, она гроша ломаного не стоит, пока не проверена.

У всякого человека запас терпения имеет свой предел, у меня этот предел всегда был небольшим, но я мобилизовал его весь без остатка. Дождь не ослабевал – мелкий, заунывный, очень упорный дождь, изобретенный природой специально для испытания на прочность человеческой психики.

Сначала в пелене дождя я видел только силуэты, потом мало-помалу научился разбирать, где кто. Вон нахохлился Стерляжий – сидит, не ходит, и правильно делает. Вон Надя пошла за водой с бурдюком. Вон Аскольд тащит охапку веток – не иначе внял голосу разума и собирается соорудить навес. А вон Песков направляется к своим любимым австралопитекам, и вещмешок, между прочим, торчит горбом у него на спине…

– Ы! – громко сказал кто-то за моей спиной.

Я едва не свалился с термитника. Около меня ошивался молодой черномордый австралопитек-самец и, шевеля ушами, с любопытством наблюдал, чем это занят один из богов. Возможно, он хотел подсказать мне, что до роения термитов еще далеко и сейчас мне на термитнике ничего не обломится. Добрая душа.

– Брысь! – зашипел я на него. – Демаскируешь, сволочь!

– Ы! – повторил гоминид и невесть зачем потрогал мой ботинок. Наверное, я считался добрым богом, а значит, со мною были возможны панибратские отношения. Затем лопоухий халявщик непринужденно потянулся к заячьей тушке.

Я лягнул его и замахнулся автоматом. Примат заверещал, отскочил и посмотрел на меня с веселым любопытством.

Кажется, он решил, что бог снизошел до игры с ним. Не успел я вновь приладить к глазам бинокль, как в спину мне ударил ком грязи. Теперь, по местным религиозным обычаям, я должен был схватить дрын и гонять наглеца по саванне, пока не догоню или не устану. Дрына не было. Был автомат, но не стрелять же в убогого! Рискуя авторитетом божества, я решил терпеть.

Зар-раза!.. Пескова нигде не было. Напрасно я водил объективами туда-сюда. Был Стерляжий, была Надя, был Аскольд, и австралопитеки во множестве копались в грязи, а Песков исчез. Я не сомневался, что он скрылся за одним из гранитных лбов, но теперь это уже не имело никакого значения. Затея провалилась. Я даже не смогу указать, где был его схрон, да и был ли он вообще? Гипотезу не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть.

Только подозрения… Одни голые подозрения.

Быть может, Надя права, и я действительно параноик?.. Это надо обдумать. Но за каким чертом Песков смылся с утеса во время грозы? Для чего заглядывал в расщелину? Почему, зная об опасности, не согнал с утеса нас, хотя бы и пинками?