Завтра, послезавтра…

Оставался один-единственный выход.

— Ну, вот что: давай завтра поедем в Стильяно, и ты сам увидишь Булыжника живым и здоровым.

«Это звучит как торжественная клятва, но сумею ли я ее сдержать?»

— Нет, нет. Поедем сейчас. Мне страшно, я боюсь.

«Будь жив дядюшка Винченцо, я бы спросил у него: что вы сделали с вашим внуком? Но нет, не он один виноват, все мы виноваты, и я тоже. Да, и я!»

— Ладно. Возьмем в Монте Бруно мулов — и в путь.

«Снова повалил снег. Наше путешествие в Стильяно было сплошным мучением. Мул останавливался на каждом шагу, отказываясь идти дальше. Колючий ветер ледяными снежинками впивался в лицо. Руки и ноги закоченели. Сальваторе сморила усталость, и я боялся, как бы он не свалился в сугроб.

Наконец мы добрались до больницы. Она показалась мне раем. Сальваторе шел, как лунатик, не открывая глаз.

В приемной сидели Вито, Франческо и Феличе. Они покорно ждали.

— Его увезли. Давно увезли, — еле слышно проговорил дядюшка Франческо.

— Сейчас ему делают операцию.

Вито снял шапку, словно он был в церкви.

«Значит, все-таки успели! — подумал я. — А может, нет?»

Лоб мой покрылся холодным потом. Все поплыло перед глазами, и я чуть не упал. Если они опоздали, все погибло. Что я тогда скажу Сальваторе? Я бросился разыскивать врачей, но никого не нашел.

Сальваторе немного обсох, но все еще не мог прийти в себя.

Нет, Джузеппе не должен умереть. Ведь это будет двойная смерть — с ним погибнет и Сальваторе. Мальчик не выдержит таких испытаний.

За окнами начало светать. Снова повалил снег.

— Куда вы? Нельзя! — крикнул мне санитар. — Тут операционная.

— Кого сейчас оперируют?

— Паренька из Монте Бруно. Его привезли ночью на мулах. Острый аппендицит с угрозой перитонита, — объяснил мне санитар. — Еще немного, и было б поздно.

— Значит, успели вовремя?

Этого санитар в точности не знал.

— Что он такое съел?

— Кто?

Франческо Коланджело удивленно поглядел на меня.

— Джузеппе. Какой он дряни наелся?

Вито тоже воззрился на меня с изумлением.

Нашел время нападать на Франческо. Ему, бедняге, и так скверно.

Он взял меня за руку и, желая успокоить, стал что-то тихо говорить.

Франческо и Феличе Коланджело переглянулись.

— Орехов. Лесных орехов наелся. Помнишь, Феличе, я его даже отлупил за это.

И все эти ужасы из-за какой-то горсти орехов! Нет, Джузеппе не может, не должен умереть. Это будет двойная смерть. На глаза навертывались слезы. Мучительно хотелось пить. Я еле держался на ногах. Из операционной вышел уже знакомый мне санитар. Я стоял у дверей и ждал, как приговоренный к смерти.

— Все хорошо. Жизнь мальчика вне опасности.

Все хорошо. Жизнь мальчика вне опасности. Жив, жив.

Я бросился в приемную, где сидели Вито и родные Джузеппе. Как рассказывал потом Вито, я был похож на сумасшедшего. Сальваторе спал, прикорнув на стуле. Я растолкал его.

— Что ты делаешь? — Вито совершенно растерялся и ничего не мог понять.

Я повторил ему слова санитара. Он сунул в карман руку, чтобы тайком состроить рожки.

— Нет, Вито, нет! Если ты меня уважаешь, не делай этого. Докажи, что ты больше не веришь во всю эту ерунду.

— Не верю, — вздохнул он и, как обычно, стал чесать затылок. — Когда мозгами пораскинешь, то понимаешь, что все это выдумки, но на первых порах, знаешь, трудно… Привычка.

Он смущенно вытащил огромный носовой платок и шумно высморкался.

— Джузеппе спасли! Понимаешь — спасли. Сейчас я отведу к нему Сальваторе.

— Понимаю, — сказал Вито.

И тут Сальваторе открыл глаза и, еще ничего не соображая, ошалело посмотрел на меня.

— Идем!

Белые халаты, резкий запах лекарств, окровавленные бинты, пинцеты, ножницы — ничего не скажешь, довольно необычный рай. Но главное, что Джузеппе будет жить.

А Джузеппе, худой и мертвенно-бледный, спал на тележке с колесиками.

Рука Сальваторе задрожала в моей руке.

— Он умер! — Во взгляде Сальваторе были отчаяние и робкая надежда.

— Нет, он жив и теперь уже не умрет.

— Почему же он молчит? Почему он такой белый?

— Он спит. Доктора усыпили его, чтобы сделать ему операцию, спасти от гибели.

«Но разве можно его спасти? Ведь порча вошла в кровь, и ее оттуда ничем не выгонишь», — подумал Сальваторе.

— Скажите, как прошла операция? — спросил я.

— Отлично. Через неделю этот больной сможет опять лакомиться лесными орехами, — ответил санитар, тихонько толкая тележку.

— Видишь, Сальваторе, чтобы вынуть у него из живота эти орехи, доктора его и усыпили. Он объелся незрелыми орехами, и вот что получилось.

— Но я, я его сгла…

— Нет, Сальваторе, нет. Ты должен мне верить, верить каждому моему слову. Как прежде рассказам дядюшки Винченцо-колдуна. Врачи очень ученые люди, они похожи на инженеров, и они умеют лечить больных, но не заклинаниями и не ворожбой, а по-научному, так же как инженеры строят дома.

Сальваторе поднимает на меня глаза. Он тоже знает это слово «по-научному», очень мудреное слово. Он крепко прижимается ко мне: ему так хочется верить, что я говорю правду. Но это и в самом деле правда.