Завтра ты войдешь в класс

Витя подымается из-за парты, красный, как рак, и, ко всеобщему удивлению, произносит:

— Я не стрелял.

В классе проносится легкий ветерок смеха.

— А кто же? — удивляется учительница.

— Не знаю.

Учительница приближается к задней парте.

— А это что у тебя?

Из Витиного кармана торчит ручка игрушечного пистолета.

— Я не стрелял.

После уроков она остается с Витей с глазу на глаз. Ее интересует не сам проступок, а мотивы лжи. Семенов не хулиган и даже не озорник. Выстрел, вероятно, произошел случайно. Но почему мальчик лжет? Лжет нелепо, вопреки явной очевидности?

— Что же все-таки произошло?

— Я не стрелял, — хмурится Витя.

На его глазах слезы.

— Раньше ты меня не обманывал… Ладно, не расстраивайся. Ты ведь никого не ранил…

Мальчишка улыбнулся. Постепенно он успокоился и рассказал правду. Он и сам не знает, как спустился курок. Он даже не помнит, был ли пистолет заряжен… А не сознавался потому, что боится отца. Сегодня суббота. Классный руководитель подписывает дневник. Если отец узнает, он побьет мальчика. Когда выпьет, он всегда требует дневник. А сегодня он уже с утра опохмелялся…

Вот и разгадка «странного поведения». Это случай сознательной лжи, которая тяжело переживается самим ребенком. Ему стыдно и больно лгать уважаемой учительнице и товарищам. И в то же время страшно сказать правду. В данном случае ясно проглядывает одна старая педагогическая истина — в деле воспитания одно зло порождает другое. Жестокость отца порождает ложь сына. Случай помог учительнице узнать о неблагополучии в семье Семенова. Оказалось, что не сын, а отец нуждается в срочных воспитательных мерах.

Но иной раз педагог сталкивается с заранее продуманным обманом, расчетливой хитростью, которые действительно опасны, так как впоследствии могут вырасти в нравственный порок.

…Рабочий день в школе окончен. Тишина. В классах потух свет. В учительской двое — педагог и ученица. Посмотреть издали — мирная, душевная беседа. Но в действительности здесь нечто вроде следствия. От непривычности положения оба несколько смущены.

На столе — классный журнал, раскрытый на странице «Физика». Указательный палец учителя двигается вдоль строчки, где стоят две двойки, минует их и останавливается на двух аккуратных пятерках. Глаза девочки настороженно следят за движением пальца.

— Что это? — спрашивает учитель.

— Оценки, — отвечает она, и легкий румянец покрывает ее пухлые щеки и шею.

— Гм-гм… — многозначительно покашливает учитель, — что-то я не помню, когда их ставил. А ты, Нина, помнишь?

— Нет, — еле слышно отвечает Нина.

— Странно… — продолжает учитель. — Очень странно… И у твоей подруги Клавы Захаровой — тоже две лишних пятерки…

Учитель не спешит. Ему хочется, чтобы девочка заговорила сама. Собственно, ему все давно ясно: каким-то образом классный журнал попал в руки двух подружек, и они не устояли перед соблазном легко и быстро расправиться с двойками. Но как в этом случае поступить? Явиться с разоблачением в класс, обсудить, вынести порицание? Высмеять в стенгазете? Вызвать родителей? Или улыбнуться и сказать:

— Ну, чуда́чки! Неужели вы думаете, что я своих оценок не помню?

Сделать можно многое, но верны ли эти варианты?

Нина тем временем думает о другом. Ее смущает не столько своя вина, сколько непонятное поведение педагога. Направляясь в учительскую, она уже догадывалась, что проделка с пятерками не удалась. Готовилась к шуму, возмущению, угрозам. А вместо этого спокойный, даже как будто доброжелательный тон учителя. Что он задумал?

— Ну, вот что, — вздыхает учитель, — не будем терять времени. Когда ты ставила эти пятерки, Клава была с тобой?

— Была, — кивает Нина.

— А ты знаешь, что в журнале ничего нельзя зачеркивать или стирать? И оставить пятерки нельзя — они ведь фальшивые. Как же быть?

— Не знаю…

На лице девочки растерянность и недоумение.

— Ну-ка бери карандаш и бумагу.

Учитель пододвигает классный журнал поближе.

— Первая пятерка у тебя за какую тему? Ага, за скорость света. Так, запиши. Вторая? За сферическое зеркало. Тоже запиши. Так вот: к понедельнику ты выучишь эти темы и ответишь мне. И не меньше, чем на пять… Понятно? Только на пять.

Именно этого Нина никак не ожидала. Думала: или оценку по поведению снизят, или мать вызовут…

— Мне не ответить на пять, — умоляюще шепчет она.

— Должна ответить. Ты же сама оценила свои знания… И Клаве скажи, пусть тоже учит.

Расстроенная, Нина уходит. А через несколько дней «нарушительницы» все же подготовились, и пятерки в журнале перестали быть фальшивыми. Правда, Клава оказалась поспособней и справилась легко, а Нине отвечать пришлось трижды.

Случай этот произошел в нашей школе несколько лет назад, и мне тогда показалось, что учитель нашел удачное и, пожалуй, единственное решение нелегкой педагогической задачи. Но недавно я перечитал некоторые статьи Макаренко и снова задумался: правильно ли поступил учитель?