Завтра утром, за чаем

— От всей души моя супруга, к сожалению, захворавшая и не имеющая удовольствия сделать это лично, и я поздравляем вас в счастливейший день вашей жизни — в день бракосочетания и свадьбы!

После он наклонился и поцеловал руку невесты, а потом зачем-то положил на Юрино плечо свою; я стоял, опустив глаза, и молчал; вдруг меня пронзила мысль, что невесте-то известно, наверное, что я не просто мальчик Митя, а Юрино начальство, — я быстро протянул ей руку и сказал:

— Рыжкин… Митя… поздравляю… И тут же услышал ее смех и голос:

— Валерия, Лера! А что же ты не целуешь мне руку? А? Ну-ка, быстренько!

Я вмиг покраснел, неуклюже наклонился и как-то неловко клюнул ее в ладошку, сердце у меня колотилось бешено.

— Это… подарок, — неожиданно для себя сказал я. — Кастрюльки… сковородки… И еще — редкая вещь…

— Дорогие мои! — невеста ахнула, и белая воздушная ткань взвилась и на секунду зависла над ее головой, как светлое облачко. — Боже мой, какие вы умницы! Юрик! Смотри! Смотри, что нам подарили! По-настоящему дельный подарок! Смотри, милый!

Юра, красный не меньше моего, хлопал глазами, и его покачивало.

— Прошу вас, эти прелести — сюда. — И она показала рукой на комнату для подарков. — И пожалуйста — в зал. Спасибо вам огромное! Другие бы не догадались, а вы удивительные молодцы!

Мы с папой прошли в комнату для подарков. Там уже стояло много разного-всего. Детская коляска (коляска-то зачем?!), очень пристойный новюсенький футбольный мяч, довольно дорогой двухместный летательный аппаратик «Прогулка» и несколько микрохолодильников: забавная такая штучка размером с чайник — интегральная система —, блок питания и ручка регулятора объемного минусового поля (хочешь — зона кубометр, хочешь — больше, хочешь — меньше, в зависимости от количества продуктов, — нечто вроде микромодели «Тропиков» наоборот). Остальное — не помню.

Когда мы с папой, пристроив в углу оба наших чуда (с записочкой: «От семьи Рыжкиных»), снова вышли в зал встречи гостей, перед женихом с невестой стояли Ра-фа и какая-то кудлатенькая тетенька, жена, наверное… Рафа, судя по отдельным словам и длиннющим паузам, держал речь, и мы с папой тихонечко, бочком, чтобы не мешать ему даже шорохом, прошли в зал для гостей.

Мы долго молча сидели у стены в креслах, иногда махали кому-нибудь рукой, кивали, кланялись, вставали и здоровались; наконец в зал ввалился оркестр (незнакомые какие-то ребята лет по семнадцати с классной исландской аппаратурой и совсем крошечной певицей), и публика в зале оживилась.

Администратор Пнев катался по всему залу, как маленький возбужденный шарик, потому что, видимо, гости уже все собрались и пора было начинать. В портативный мегафон с телеэкранчиком он то отдавал последние распоряжения на кухню, то командовал оркестром и официантами. Неожиданно огромная пластиковая стена, разделяющая наш и банкетный залы, стала светлеть, светлеть… (Я поглядел на папу: когда-то он работал на «Пластике» — в отделе, где как раз и корпели над пластмассой, способной менять коэффициент прозрачности; папа грустно как-то улыбнулся.) Наконец эта стена сделалась совершенно прозрачной, и все увидели большой в форме буквы «П» белый, роскошно обставленный стол. Публика в зале оживилась, задвигалась (весело захохотал вдалеке Рафа), народу набралось довольно много, человек, я думаю, шестьдесят, почти половина — девушки, в основном, довольно симпатичные, но, мысленно закрывая глаза и вспоминая Валерию, я решил, что она здесь самая красивая, даже просто красивая, очень — ну, насколько я в этом разбираюсь. Внезапно свет в нашем зале погас, и вступил оркестр — заиграл что-то медленное, тягучее, едва уловимое, а по экрану за оркестром поплыли мягкие волны цветомузыки.

Кто-то сказал рядом, в полумраке:

— Они не прилетят.

— Кто «они»?

— Второй басист и вибрафонист тоже. На Селене сезон бурь начался преждевременно.

— А-а-а…

— Прошу вас — наши самые почетные гости!

Папа взял меня за руку.

— Что? — спросил я. Я не понял.

— Идем, — сказал папа.

Я поднял голову и увидел в полумраке перед нами администратора Пнева, белым платком он вытирал свою толстенькую шею…

— Позвольте проводить вас первыми, наши самые почетные гости, — почему-то повторил он, как мне показалось, довольно назойливо.

Мы с папой встали и потащились за ним к широкому, почти в полстены, раскрывшемуся перед нами проходу в банкетный зал.

Наверное, потому что зал этот был очень высокий, с бледно-голубыми воздушными стенами и абсолютно пустой (кроме нас троих, ни одного человека), он выглядел невероятно просторным; из-за этого и из-за огромного, роскошно обставленного безлюдного стола я немного растерялся, опешил.