Завтра в Берлине

Еще в четверг, собираясь тусить, он уже думал о воскресной афтепати. Это его жизнь – я имею в виду, именно такой жизнью он умеет жить, и никакой другой. «Не терпится повидаться с нормальными людьми» – это он о «друффи». И никогда он не одернет себя, как это бывает со мной, отчего я и не могу в полном смысле слова назвать их «нормальными».

Холодно, но я останусь на террасе; мне нужен воздух. Девушки на Каштаниен-аллее светловолосые.

Совестно, когда не беру в руки кисть, – эхо подготовительных курсов?

В любом случае, таких дней, чтобы я не писал (совсем), – мало. Может, и плохо, может, все оттого, что недостаточно стремлюсь выразить главное. Я закрашиваю холсты, но ничего не выражаю. Эх, лучше бы бороться с нехваткой вдохновения, и если уж писать, то только главное.

Громадное одиночество (вперемешку с ветром свободы), когда нет привязанностей.

Смогу ли я вернуться к нормальной жизни?

Терраса кафе, старик листает книгу; на корешке разбираю: «Alone in Berlin»[21].

Единственное, что удерживает от бродячей жизни: вес книг.

Толстяк-рабочий трудится весь в поту.

Чем дальше я движусь по страницам этого блокнота, тем больше ухожу в себя. Вся жизнь – в отголосках.

Опыт типологии характеров по подходящим им наркотикам (и городам).

Чем занимал бы я свои дни, если бы не читал? Наркотой, однозначно.

Что я люблю в сигарете, так это ощущение паузы (и позы). Стоишь гордо, с чинариком во рту, ждешь, куришь.

Чем дальше, тем больше презираю вялость. Бесхребетные меня раздражают. У кого сердце болит за все – тех люблю, а унылые выматывают. Уныние эгоистично; притом они-то сами ничем не терзаются.

Гордость официанта как необходимая оборона против унизительности его ремесла.

Мужчины-бабники и мужчины-собачники.

Немки на велосипедах, с сияющими, влюбленными лицами и с ребенком на детском сиденье сзади.

Довольство занятых, см. у Пруста, стр. 1534: «…а еще потому, что в нем говорило чувство удовлетворения, какое испытывают люди, „занятые“ хотя бы и глупейшим делом, люди, у которых „нет времени“ для того, чем занимаетесь вы»[22].

IV

Нынче Тобиас с Арманом ужинают у Франца. С тех пор, как Астрид живет с ним, вид у квартиры стал здоровее; то там, то тут – женские вещи, словно скромные украшения. Сапожки прямо на полу, платье – и воздух в гостиной уже будто чище; видно, что Франц больше не один на один со своим существованием, кто-то идет рядом, и платье, и сапожки прямо на полу – свидетельства его счастья, его успокоения.