Завтра в России

Этот простой, будничный исход инцидента был бы так естествен, и его так ждали все восемьсот (и больше) человек, стоящих в очереди и наблюдавших за случившимся. Но чуда не произошло.

Удар девочкиного затылка о шлакобетон стены повис в морозном воздухе уральского утра, как удар колокола повисает над церковной площадью.

Мертвая девочка без звука осела по стене на серый тротуар. Желтые хлебные талоны выпали из ее рук. И ее лисье личико свернулось набок с той неестественной расслабленностью, какая не бывает у живых детей.

Милиционер Шаков растерянно перевел взгляд с девочки на толпу, словно призывая ее в свидетели своей невиновности.

И толпа перевела взгляд с мертвой девочки на милиционера Шакова.

И Шаков необдуманно, непроизвольно попятился от этого взгляда.

– Убил!!! Ребенка убил! – взвился над толпой высокий голос той самой женщины, которая не так давно выгнала из очереди «грельщика». – Сво-о-олочи!!!

Кто-то, стоявший ближе всех к Шакову, вдруг изо всей силы ударил его сзади по спине, кто-то саданул его по ногам, еще кто-то – по голове, а затем… Что-то случилось с толпой – дикое, как затмение. Люди – все – словно сошли с ума, словно вырвались из упряжки запретов, страха, человеческих норм и человеческой морали. Смятого, опрокинутого на землю сержанта милиции Шакова били сапогами по лицу, по животу, по ребрам, хватали за волосы и головой били по асфальту, разбрызгивая по сторонам его кровь. Одновременно под ударами камней и палок посыпались на мостовую стекла из окон хлебного магазина. Толпа словно выхлестывала из себя всю злость, накопленную в ночных очередях за куском хлеба, и пожару этой злобы было, конечно, мало одного Шакова.

– Второго держи! – крикнул кто-то, увидев, как второй милиционер, Карюк, бежит по Гагаринскому проспекту. И толпа ринулась за Карюком…