Завтра в России

Сегодня уже нет боев в Афганистане, но из-за этих евреев, выселенных в Сибирь, из-за этой экономической блокады мирового сионизма и постоянной бузы в так называемых «братских» странах, «в воздухе пахнет грозой». И теперь он, Стасов, отвечает за тех андрюх, алешек и иванов, которые сядут в принятые им танки, чтобы ходовая часть танка не подвела и тогда, когда уже станут бессильны все эти импортные компьютеры, когда только гусеницы танка смогут спасти ребятам жизнь – в Польше, Венгрии или Израиле… С этим новым танком было все в порядке, кроме одного – при переключении скорости слышался посторонний шорох в коробке передач. Черт его знает, что это значит. Может, сборщик уронил в коробку передач табак или сигарету или еще какую-нибудь мелочь. Но для Стасова именно такие ситуации были самыми неприятными: сейчас Степан Зарудный, дежурный мастер по сборке, начнет кричать, что, мол, «опять ты цепляешься!», «где этот шорох, никакого шороха не слышу!» и тому подобное. Конечно, если нормы сборки танков все повышают и повышают, давя этим на зарплату работяг, то кому же охота из-за какого-то шороха терять два часа – поднимать танк на подъемник и разбирать закрытый многотонной броней передок, чтобы добраться до коробки передач. А потом, разобрав эту коробку, увидеть, что ничего там, может, страшного и нет, пыль попала на диски, само притрется…

Но пыль это или не пыль – сейчас не угадаешь, а вот если заклинит в атаке передачу, этот шорох может стоить жизни всему экипажу танка. И уже заранее настраивая себя не уступать горластому Степану Зарудному, Стасов, сбросив обороты двигателя, вывел танк с танкодрома и покатил к цеху. Сквозь смотровую щель он увидел толпу, человек эдак семьдесят рабочих, сгрудившихся в курилке перед цехом сборки. Опять митингуют! Значит, действительно с 1 февраля им нормы выработки повышают. Но что толку в этих митингах-говорильнях? С тех пор как новое правительство отменило все, что ввел Горячев: семейное предпринимательство, кооперативное фермерство, заводское самоуправление и т. д., людям осталось одно – митинговать по любому поводу. Так нервнобольной, позволив надеть на себя смирительную рубашку, орет и требует, чтобы санитары все же разговаривали с ним на «вы»!..

Странно, почему они вдруг стали расходиться? То стояли митинговали, сварщик Анатолий Гусько, тоже «афганец», инвалид, на всю курилку руками размахивал, а как увидели стасовский танк – боком, боком, кто – в цех, а кто – в теплую курилку…

Недоумевая, не затевают ли ребята чего против них, контролеров, – но, черт возьми, не могут же контролеры выпускать с завода некачественные танки, это не обувь, которую можно оформить вторым или третьим сортом, – Стасов въехал в открытые ворота цеха, заглушил двигатель, выбрался через башенный люк из танка и спрыгнул на цементный пол цеха, снял с головы шлемофон. И как-то странным ему показалось, что никто из работяг на конвейере не повернулся в его сторону, не взглянул даже. Обычно вся бригада бросает работу и ждет, что контролер скажет, много ли дефектов и насколько они серьезны, нельзя ли просто отпаяться от контролера, глоткой взять или всем вместе поднять контролера на смех. Со Стасовым эти номера у них редко проходят, но сейчас именно такой случай – при словах «шорох в коробке передач» полбригады начнет хохотать… Но почему же никто не глядит на него, даже горластый Степан Зарудный стоит на конвейере спиной к Стасову, работает, словно не видит, что рядом с ним танк остановился…

– Эй, мечтатель! – крикнул ему Стасов.

Степан медленно, словно бы вынужденно, повернулся. Это был высокий сорокапятилетний мужик, жилистый, с длинной шеей, крупным кадыком и большими прокуренными зубами. Хотя Зарудный был круглый и стопроцентный русак, над «казбечиной», постоянно прикушенной его крупными зубами, нависал огромный нос, какие рисуют только в газетных карикатурах на израильских сионистов. А над этим «рубильником» сияли совершено неожиданные на таком лице голубые глаза, настолько голубые, что просто смерть бабам. При таких глазах, пепельном чубе, мощной глотке, звании майора в отставке и почти баскетбольном росте Степан Зарудный был еще и мастером своего дела как по сборке танков, так и по части баб, а потому – жутким нахалом, матерщинником и горлохватом. Поэтому назвать его «мечтателем» было все равно, что назвать скунса фиалкой.

Но, как ни странно, никто не отреагировал на шутку Стасова, а горластый Степан, отводя глаза, сказал кротко:

– Слушаю, Андрюша…

– Ты чё это? – изумился Стасов. – Вежливый! Заболел, что ли, от китового мяса? – И он оглянулся, ожидая если не смеха, то хотя бы смешка рабочих на конвейере. Отвратительно-сладкое китовое мясо, которым недавно заменили в рабочих столовых свинину и говядину, стало теперь шутливым оправданием всего – от снижения производительности труда до потери потенции.

Однако и этой шутке никто не улыбнулся, а несколько рабочих, повернувшихся было к Стасову вполоборота, тут же отвели глаза и усердно принялись за свою работу.