Завтра война

— Пойдем, покажу!

Сергей легко поднял ее на руки, понес в спальню!

… Ночь заплывала в квартиру сто двадцать четыре, переговаривались в дальней спальне о чем-то дети, тихо шептались в своей постели родители.

— Сереж, — Оля доверчиво прижалась к мужу, ты сильный, что-нибудь придумай!

— Что придумывать? Завтра пойду на войну!

Оля даже приподнялась от испуга.

— С кем?!

— С соседом. Понимаешь, эти люди признают только силу! Никакие слова на них не влияют!

— Ты что, его бить будешь?!

— Он старый! Куда его бить!

— А в чем война?

— А вот как он, так и я! Он трясет свои ковры перед нашим носом, и я. Дождусь, когда выйдет и как трясону!

— У нас нет такого ковра!

— Завтра куплю. Специально для этого. И весь мусор из мусорного ведра на него высыплю!

— Так он же заявит!

— Да нет! Он уже давно знает, к чему такие заявы приводят, ни к чему!

— И тарелки для кошек будешь ставить?

— Обязательно. Прямо перед его дверью. И кошек приведу!

— А на гармошке?

— Ну, этого не умею! Но что-нибудь другое придумаю.

— Кошмар, какой!

— Это ненадолго. Через месяц он взвоет. И война закончится.

— Валь, какой ты у меня умный!

— А ты что, не знала, за кого замуж выходишь?!

***

Мирная звезда украсила мирное ночное небо над этим новым микрорайоном города.

Счастливыми огнями светились окна квартир, в некоторых из окон еще горел приглушенный свет ночников. Там баюкала двоих любовь, там баюкали молодые мамы своих малышей, там продолжалась новая, долгая жизнь.

Тревожным сном забылись и объятия трех квартир на третьем этаже одной из высоток.

Завтра война.

Тандыр

(Этюд)

Было в городе заведение, которое назвали «Тандыр» «Армянская лепешка». Разумеется, пекли здесь не только лепешки, но и всякие булки, лаваши, и другие изделия.

Но приезжали сюда со всех концов этого маленького городка за лепешками.

Таких лепешек больше не было негде, хотя тандыров, как и армян было в городе не мало.

Большая с маленький таз, круглая, плоская с хрустящей корочкой, она была необыкновенна.

И многие съедали хотя бы половину, пока ехали от этого заведения на машине по дороге домой.

Особенно, если лепешка была горячая или теплая, недавно вытащенная из печи. А несвежих здесь не было- не успевали остывать, расхватывали их на лету, и всегда стояла очередь, которая знала по каким часам и минутам выкладывали лепешки на прилавок.

Пекарем был Миша тщедушный старенький армянин, который, конечно, был не Миша и как положено звали его по-армянски, поэтому его звали так. Он иногда появлялся из темноты рабочей комнаты, где стоял тандыр и вся очередь, тянувшаяся от дверей, приветливо махала ему руками и в разнобой кричала:

— Привет Миша! Как здоровье, Миша? Это всегда был его звездный час хх хх ни что другое так не интересовало Мишу, как эти приветливые крики, и поставив поднос, где его тут же раздавали две толстые армяшки, он кланялся публике и на возникший вопрос в конце очереди «А еще будут!? — неизменно отвечал:

Че! (что по-армянски — «нет») А сколько надо?

И не смотря на «ЧЕ» шел опять печь.

И вот Миша умер.

А люди не знали и приезжали, и стояли в очереди, пока им толстые армяшки не объявили грустную новость. А на следующий день приезжали другие. Приезжали и приезжали…

И знаете, что сделал Миша?

На следующий день он вышел на работу!