Завтра война

«Если я останусь там жить, как ее назову, эту станцию? Ведь у каждого дома должно быть имя. По-моему, имело бы смысл назвать ее… назвать ее… Эрика! — Эстерсон улыбнулся и вспомнил о далеком сыне. — Интересно, что у него в аттестате по математике? А по физике?»

Как и многим людям, зарабатывающим себе на жизнь тяжелым умственным трудом, Эстерсону никогда не было скучно с собственными мыслями.

И ничего предосудительного в этом не было бы. Совсем ничего. Если б во время общения с собственными мыслями люди, зарабатывающие себе на жизнь тяжелым умственным трудом, не превращались в нечто среднее между глухими тетерями и слепыми котятами. Если бы во время размышлений их интуиция и чувство опасности — и без того посредственые — не отказывали вовсе…

Когда вровень с правым плечом чавкающего по мелководью Эстерсона показалось исполинское щупальце кофейно-коричневого цвета с розовыми присосками, он даже не повернул головы. Тихий, но в чем-то особенный и тревожный плеск воды за спиной его не насторожил.

Конструктор даже начал насвистывать «Сердце красавицы склонно к измене» — настолько он был беззаботен.

А потому, когда щупальце стремительно скользнуло к нему над водой и рывком обвило его правую ногу в районе голени, он был совершенно не готов к сюрпризам.

— Что за черт?!

Он остановился и беспечно опустил глаза.

Но через секунду от беспечности не осталось и следа. Эстерсона захватил в свои объятия и закружил в чумовом вальсе адреналиновый вихрь.

«Родственник твари, проглотившей «Дюрандаль»!»

«Это поисковое щупальце. Сейчас появятся остальные!»

«Пистолет не поможет», — эта мысль упредила рефлекторное движение руки к карману, где в пластиковом кулечке мирно отдыхал кустарный «ЗИГ-Зауэр».

Не то чтобы Эстерсон считал пистолет совсем уж бесполезным. Просто честно отдавал себе отчет: он скорее продырявит себе обе ноги, чем попадет несколько раз в подлое щупальце и таким образом хотя бы частично обезвредит его. Не до перестрелок сейчас!

На этом мысли у Эстерсона кончились.

И начались эмоции, достойные далеких первочеловеков, сражавшихся в древних девственных лесах с саблезубыми тиграми. Эмоции дикарей, охотившихся на мохнатых дуроломов-мамонтов с топорами из обтесанного куска кремня, вложенного в расщепленную дубину.

Это были эмоции мужчин, не знающих еще ни вина, ни поэзии.

Эмоции давних предков: невысоких, мосластых и ширококостных, одетых в недубленые шкуры и питающихся сырым мясом. Эмоции людей, успевших усвоить главное: жить — значит бороться.

Откуда только взялась в руках Эстерсона, изнеженных сенсорными клавиатурами, эта первородная сила!

Будь у него время на удивление, он бы, конечно, не преминул.

Ибо он не помнил за собой способности сокрушать и рвать, совершать невозможное и бороться с противником, многократно превосходящим тебя в силе и ловкости, не думая о том, что ты обречен.

Не успело щупальце совершить второй оборот вокруг пленной голени, а Эстерсон уже вцепился в него, поближе к тонкому кончику с чувствительной розовой присосочкой треугольной формы, обеими руками, пытаясь отбросить его прочь.

— Убирайся! — рычал он, луком изгибая спину и напрягая мускулы так, что, казалось, трещат сухожилия. — Изыди!

Напор Эстерсона был страшен.

На его мигом вспотевшем лбу вздулась черная жила. Глаза конструктора пылали ненавистью, а зубы были стиснуты до хруста, — чем не хищник каменного века в человечьем обличье? Его мокрая, грязная борода и кустистые брови еще больше усиливали сходство с неандертальцем, сцепившимся не на жизнь, а на смерть с распоясавшимся криптоудавом.

— Ах ты сволочь! — орал Эстерсон. — Думаешь, получится как с Песом? Отсоси, тварь!

Интеллигентность сошла с него вместе с первым потом. Теперь он хорошо понимал Песа, все время норовившего пристрелить пару членов экипажа «Бэкона». Что же с ними еще делать было? В шахматы играть?

Наконец ему чудом удалось разжать стальное кольцо щупальца и освободить ногу. Слава Богу! Ну, если он сейчас не побежит…

Эстерсон развернулся на сто восемьдесят градусов. Высоко задирая ноги, не выбирая себе пути, он понесся по направлению к берегу, не больно-то заботясь о том, куда ступать.

Наверное, Бог хранит не только пьяных и детей. По крайней мере в тот раз повезло и Эстерсону. Он не сломал и даже не вывихнул ногу. Он ни разу не уклонился от гребня песчаной косы, который был шириной всего-то в метр, и не провалился в глубокую подводную яму из числа обрамлявших мелководье с обеих сторон.

Он даже не потерял свой драгоценный рюкзак.

«Пятьсот метров! Всего пятьсот метров!» — набатом стучало в мозгу Эстерсона. И этот набат служил ему заодно и метрономом, задающим его движениям правильный ритм.

Эстерсон не оборачивался.

И, между прочим, правильно делал.

Ибо то, что он мог увидеть у себя за спиной, было в состоянии деморализовать не только чувствительного беглеца-конструктора, но и бывалого мобильного пехотинца, привыкшего коротать вечер за очисткой боевого оружия от чуток засохших мозгов врага.

Но для совсем уж бесстрастного храбреца посмотреть там было на что.