Завтра война

Частенько вспоминал Роланд свой девятимиллиметровый “ЗИГ-Зауэр”, семейную реликвию рода Эстерсонов — вспоминал с тоской и благоговением.

Этот пистолет, передававшийся в их семье от отца к сыну, некогда служил личным оружием Карлу Эстерсону, капитану линкора “Вестерноррланд”.

И линкор, и капитан не раз отличились в бесшабашных космических бойнях эпохи Ранней Колонизации, вследствие чего башня главного калибра “Вестерноррланда” попала во двор Аландского Музея Внеземелья, а Карл Эстерсон — в двадцать пятый том Энциклопедии Героев Объединенных Наций.

Элегантный, легкий армейский пистолет с емким магазином, надежнейшим ударно-спусковым механизмом и хищным стальным блеском — о, если и сводить счеты с жизнью, то при помощи такой вот штуки!

Сколько раз он, маленький Роланд, разбирал его собственными кривыми ручонками на пятьдесят пять частей и дивился тому, как изящно, как эргономично и точно решена эта крохотная машинка смерти с уникальной серебряной табличкой “Вице-адмиралу Эстерсону от восхищенного командования”!

Быть может, вообще весь его интерес к инженерному делу начался с этого вот “ЗИГ-Зауэра”.

Увы, пистолет остался лежать в футляре, обитом зеленым бархатом в нижнем ящике его письменного стола. А сам стол — в его стареньком доме в Хернесанде, со второго этажа которого открывается такой пронзительно-прекрасный вид на стальные воды Ботнического залива.

Кстати, а кому достанется этот дом после его, Эстерсона смерти? Кому достанется “ЗИГ-Зауэр”?

Чтобы определиться с этими интересными обстоятельствами, предусмотрительный Эстерсон тут же написал завещание. Из которого следовало, что его деньги и имущество достанутся Эрику.

“Пусть думает что хочет. Например, что деньги ему прислала добрая фея, у которой в башне замка персональный печатный станок, а пистолет — свихнувшийся Санта Клаус”.

Он запечатал завещание в конверт, который надписал “А. Грузинскому. Лично”. И положил конверт на столик возле кровати лицом вниз — чтобы, значит, ребята из службы наблюдения себе глаза не ломали, пытаясь разобрать, что за послание накрапал их склонный пооригинальничать клиент.

Воспоминания о дедовском “ЗИГ-Зауэре” были такими реалистичными! Эстерсон словно бы чувствовал в руках его смертельную стальную тяжесть, словно бы слышал глухой ход его немудрящей автоматики.

По ночам Роланду особенно нравилось об этом думать — как он вышибает себе мозги из старинного, овеянного славным ветром истории пистолета. В этих извращенных мазохистских мечтаниях он находил особое удовольствие.

“Однако, — вдруг подумал Эстерсон, — что мешает мне сделать такой же “ЗИГ-Зауэр” самому?

Неужели мне не по силам скопировать простецкую старинную машинку, в которой вдобавок я помню каждый винтик? Ведь в моем распоряжении все универсальные станки лаборатории! Да что лаборатории — завода! Кто там догадается, для чего предназначается эта деталюшечка? Разве что Грузинский. Но ведь Грузинский стучать не станет!

Пусть дальность и кучность стрельбы у его кустарного “ЗИГ-Зауэра” будут курам на смех, но ведь и охотиться на белок он с ним не собирается! Не велика задача — сделать пистолет, способный уложить человека с расстояния пять метров!”

Сказано — сделано.

Через две недели кривой-косой “ЗИГ-Зауэр” калибра 9 миллиметров с коробчатым двухрядным магазином емкостью на 15 патронов к весом девятьсот граммов лежал во вместительном внутреннем кармане Роланда Эстерсона. Впервые за долгие месяцы он позволил себе улыбнуться трижды за одно утро, хоть и странное это было дело — улыбаться приближению собственной смерти.

Не раз и не два за этот день Эстерсон прикладывал руку к груди. Но не к сердцу, отнюдь. Там даже сквозь комбинезон отчетливо холодил тело его стальной друг. Эстерсон постоянно ощупывал его — словно пытаясь удостовериться, что пистолет на месте, что он не потерялся и не сбежал.

Весь следующий день Роланд провел в сентиментальном оживлении.

Он был необычайно любезен с сослуживцами. В обеденный перерыв угостил Грузинского мартини и подарил сеньоре Талите свои золотые часы. Привел в порядок бумаги и даже нанес прощальный визит “Дюрандалю”, который уже стоял на катапульте в шахте № 8, полностью готовый к испытательным полетам вокруг Цереры.

Эстерсон старательно прощался с жизнью. А когда вечером, точнее, поздно ночью, он пришел домой, то понял: пора действовать.

Он вошел в туалетную комнату — единственное помещение, которое не просматривалось наблюдательными камерами (точнее, оно начинало просматриваться в случае если клиент не выходил из него дольше двенадцати минут).

Роланд встал напротив зеркала и достал пистолет.

Перед тем как засунуть в рот холодное дуло, Эстерсон бросил взгляд в зеркало — в конце концов с собой ведь тоже нужно попрощаться!

То, что увидел Эстерсон в зеркале, поразило его, более того — испугало. Да так, что ослабевшая рука с пистолетом безвольно скользнула вниз.