Завтра война

Будь он один — мог бы просто снизиться эдак километров до десяти, а лучше до пяти и катапультироваться. Но их-то двое с Песом! И у поляка нет никаких, совершенно никаких средств спасения!

От этих мыслей ему сделалось так плохо, что он даже забыл об угрозе катастрофы, которая оставалась вполне реальной до тех пор, пока работал генератор щита.

Да, он конструктор. Он генеральный конструктор. Он знает о “Дюрандале” все — и более чем все.

Но он не пилот!!!

По крайней мере не настолько квалифицированный пилот, чтобы, с маху войдя из космоса в атмосферу землеподобной планеты, снизиться на десятки километров, отыскать подходящее место и совершить мягкую посадку. Ведь для этого два основных параметра — высоту и скорость, подрабатывая управляющими плоскостями и дюзами носового пояса, нужно менять таким образом, чтобы в итоге на относительной высоте ноль скорость оказалась тоже ноль.

Да-да, именно: ноль и ноль.

В принципе конструкция “Дюрандаля” позволяла при достаточном опыте садиться “по-вертолетному”, то есть на любой пятачок. Либо же приземляться традиционно, на твердый и ровный участок поверхности, с черепашьей скоростью сорок-пятьдесят метров в секунду, после чего истребитель совершал еще полукилометровый пробег по полосе.

Но где он, этот твердый и ровный участок поверхности?!

Как назло, те же мысли посетили и Песа:

— Кстати, Роланд, а где мы намерены сесть?

— Думаю… Думаю… Вдали от крупных поселений.

— Мудро. — Пан Станислав саркастически хмыкнул. — Я имею в виду, на что? На воду?

— Большая песчаная отмель… Или вот глинистое дно высохшего лимана… Я думаю… Это оптимально…

Во время разговора Роланд несколько раз пытался нажать кнопку “Посадка” на панели автопилота.

Нет, брать ответственность за машину на себя автопилот отказывался категорически. Условия, в которых ему предлагалось действовать на Фелиции, были далеки от типовых. Истребитель не слышал ни одного приводного маяка и не видел на планете ничего похожего на специальную посадочную площадку для флуггеров.

Кроме того, бездушная дрянь напомнила Эстерсону о пренеприятнейшем обстоятельстве: поврежденное еще в космосе вертикальное оперение “Дюрандаля” под колоссальным напором воздуха продолжало разрушаться. Это значило, что истребитель постепенно теряет управляемость.

— До земли уже близко? — не унимался поляк.

Вот уж чего ему сейчас не хватало, так это болтовни!

— Пан Станислав, буду перед вами честен. Наши шансы на спасение очень низки. Посадить истребитель будет трудно. Если не суждено нам больше свидеться — прощайте. Был рад знакомству.

— Эй, Роланд, что-то вы раскисли! А ну, не вешать носа! Вы же создатель этой машины, вас-то она должна слушаться!

— Разве что мистическим образом, — пробормотал Эстерсон, прирожденный скептик. — Пожелайте мне удачи, пан Станислав!

— Удачи, ясновельможный пан Роланд!

— И вам удачи. Конец связи. — Эстерсон вырвал из уха горошину синхронного переводчика, соединенного с внутренней переговорной системой истребителя.

Теперь — безмолвие, но отнюдь не тишина.

Каждая частица флуггера сейчас пела на своей особой ноте, эти нотки складывались в свист, свист переходил в гудение, а гудение разрасталось до громоподобного рева.

Звукоизоляция не могла справиться с этой симфонией рукотворного болида. Эстерсон некстати подумал, что эту недоработку надо будет устранить на седьмом прототипе.

“На каком еще прототипе, идиот?! Не будет больше никаких прототипов!” — рассердился конструктор.

Злость подействовала лучше затрещины. Эстерсон подобрался.

Завывая и раскаляясь до металлургических температур, истребитель счастливо достиг сакраментальной отметки в пять километров.

Эстерсон с ликующим, неандертальским “Хха!!!” выключил защитное поле. Одной смертельной опасностью меньше. Денежки концерна поработали на славу, синьор Марио!

Перевел истребитель в горизонтальный полет. Долго сбрасывал скорость, пока она не дошла до черепашьей — девяти десятых скорости звука.

Остался в целом доволен: “Дюрандаль” вел себя как шелковый.

Выяснив по показаниям радаров, что высоких гор в этой части континента нет, смело снизился до двух километров.

Попытался заложить плавный левый вираж.

Увы, от вертикального оперения оставалось меньше половины. Истребитель пропищал нечто печальное и очень-очень неохотно лег на крыло.

Радиус разворота обещал быть колоссальным. И все равно Эстерсон желал удостовериться — каким именно.

Заодно, пока истребитель описывал гигантский круг, он начал подыскивать место для посадки.

Над этой частью планеты сгущались сумерки. Эстерсона занесло в экваториальную зону Фелиции, которая в целом походила на земные субтропики.

Радары и лазерно-оптические средства споро составили для него карту местности, над которой он кружил.

Леса… Кругом леса… Полянки, на которых кое-где поблескивают не внушающие доверия водяные блюдца. Скорее всего эти “полянки” — коварные болота, способные без следа поглотить “Дюрандаль” за считанные секунды.

А вот кое-что поинтереснее — дорога. И притом с твердым покрытием. Видимо, здесь живут сирхи-“хайтеки”, которые уже освоились с постройкой паровых экипажей.