Завтра война

— Это очень просто. Шпионы и предатели — они же не могут употреблять в своей переписке такие слова, как “линкор”, “техническая документация” или “торпеда”. Поэтому они пишут вместо “линкора” — “сковородка”, техническую документацию называют, предположим, “маслом”, а торпеды — “сосисками”. Так и переписываются друг с другом: “Высылаю тебе масло для новой сковородки. Жду кулинарной книги, поскольку не знаю, что делать с сосисками”.

Я рассмеялся — уж очень комедийно в интерпретации Иссы выглядела переписка двух “шпионов и предателей”.

— Но что же такое этот коэффициент дискурсивных отклонений?

— Ты очень нетерпеливый, Александр, — пожурила меня Исса. — Я сейчас объясню. Наши специалисты допустили, что у каждого слова и выражения есть средняя частотность встреч, которая называется дискурсивным коэффициентом. И подсчитали этот коэффициент для всех слов нашего языка. Например, у слова “огурец” дискурсивный коэффициент равен трем. Это значит, на десять килобайт текста слово “огурец” в среднем встречается три раза. Так вот, если на десять килобайт текста слово “огурец” встречается двенадцать раз, то коэффициент дискурсивного отклонения по слову “огурец” равен четырем. Если бы встречалось один раз — отклонение было бы равно нулю целых тридцати трем сотым. Когда мы видим, что по огурцам коэффициент больше двух, это значит, что либо перед нами пособие по овощеводству, либо — иносказательное шпионское послание…

В этот момент мне стало совсем скучно — ведь я уже давно понял, о чем идет речь. Боже, ну и методы поимки шпионов у них в Конкордии — замшелые, доисторические, эпохи неолита!

Но главное, я был совершенно убежден: вряд ли таким тупым методом можно поймать шпиона. Разве только выставить шпионом какого-нибудь сумасшедшего оригинала… Но я все-таки сделал заинтересованное лицо и задал свой вопрос. В основном, чтобы не обижать Иссу:

— И как же твоя мать вычислила эти коэффициенты? Откуда она знала, что они говорят про сосиски и картошку?

— На таких, как она, держится безопасность нашей Родины! У нее такая работа!

— Перлюстрировать чужую переписку, что ли?

— А что тут такого?

— Да нет, ничего… Работа как работа… — соврал я.

В общем, моя Исса была дочерью достойных граждан Конкордии. Бдительных и трудолюбивых.

За свои добродетели родители Иссы были вознаграждены не только счастьем иметь собственное чадо, но и тем, что с рождением девочки, принадлежащей к касте энтли, они выходили из-под действия драконовского закона “О миновавших возраст трудовой вменяемости”. Говоря по-русски, о клонах-стариках.

Согласно этому закону клоны после пятидесяти пяти лет подлежали чему? Правильно. Эвтаназии.

В семнадцать лет моя Исса пошла учиться по-серьезному. Попробовала бы, кстати, не пойти. Ведь Конкордия видела предназначение энтли исключительно в интеллектуальной деятельности. А с “отступившими от предназначения” Родина не церемонились, их тут же разжаловали в демы, причем в низшие демы.

Так что или ты становишься инженером — или шагом марш за баранку ассенизационного трактора.

В общем, после шести лет хождения на строгом поводке Исса стала младшим офицером Службы Психологического Контроля.

Если верить рассказам Иссы, ее основная работа состояла в проведении психологической зарядки и сеансов ура-гипноза. Как кому, а мне объяснять не нужно было, что промывка мозгов в военфлоте Конкордии такая же обычная процедура, как на наших линкорах — мытье офицерской кают-компании и утилизация одноразовой посуды.

Исса служила на линкоре, а потому посуды, то есть я хотел сказать работы, у нее было выше крыши.

“Ваши мышцы крепнут. Ваши мышцы неуклонно крепнут и наливаются силой. В ваше сознание вливается мужество. Вливается. Неостановимым, мощным потоком вливается мужество. Родина благословляет вас. Вы становитесь непобедимыми солдатами. Непобедимыми. Мощными. Всесокрушающими солдатами Родины”.

А когда служивый народ, как следует заправившись мужеством и силой, занимал посты согласно боевому расписанию, Исса шла в свой кабинет. Там она проводила сеансы гипноза для офицеров, желающих бросить курить, пить и сквернословить.

В свободное же от “всесокрушающих солдат Родины” и начинающих абстинентов время моя Исса принимала участие в работе флотского хорового кружка.

Как можно было не влюбиться в такую девушку?

Поэтому я сразу согласился на предложение Иссы пойти в синематограф. Мне было все равно куда идти, лишь бы с ней. Ибо таких девушек у нас, в Объединенных Нациях, просто не было.

Такие девушки у нас еще не были изобретены.

К синематографу у них в Конкордии отношение особое. Можно сказать — как к Священному Огню, священнее которого может быть только Родина.

А потому синематографов у них в Клоне мало. Разве может быть много священного?

Точнее, не то чтобы уж совсем мало было синематографов. Просто на всех желающих не хватало. То есть хватало-то на всех. Но только в обрез. И не каждый вечер. Тут все дело было в желающих, которых — с избытком.