Завтра война

В двусмысленном молчании мы допили кофе. За окном шелестели кожистой листвой розовые олеандры и словно бы нехотя шумел прибой.

Я посмотрел на часы — до встречи с Иришей и Иссой оставалось десять минут. Девчонки как раз заканчивали занятия своей чокнутой акробатикой, коим они предавались в обществе сотни других отдыхающих-клонов на пляже. Мне кажется, даже потели они в унисон — слаженно и вдохновенно.

Десять минут. Теперь девять. А до пляжа еще нужно добраться! Ведь не ровен час обидятся и уйдут! А на вопли о прощении скажут что-нибудь вроде: “Мы-то вас, мальчики, прощаем. Но наша Родина вас простить не может”.

Я поднялся из-за стола и испытующе посмотрел на Колю. Тот ковырял ложкой в кофейной гуще с самым что ни на есть отмороженным видом.

— Ты идешь? Не то смотри, я могу сказать Ирише, что ты приболел… Или что тебя срочно куда-нибудь вызвали.

— Ага. В Генштаб. Медаль получать. “За отвагу на пожаре”, — угрюмо хмыкнул Коля, не двигаясь с места.

— Так что — не пойдешь?

— Почему не пойду? Целоваться с Иришей — это, пожалуй, без меня. А вот про гамма-всплески я с удовольствием послушаю…

Говорят, ко всему в этой жизни привыкаешь.

И к подъему в пять тридцать утра. И к ананасам в шампанском.

Эта истина известна вроде бы еще со времен каменного века.

А может, и динозавры ее уже знали. И друг другу в мезозойской тиши доверительно пересказывали, отгоняя мух своими бронированными хвостами.

Да только мы, люди, так устроены, что все бородатые истины приходится переоткрывать на собственной шкуре. Своей корявой рукой переписывать учебники.

Короче, к счастью или к сожалению, но к красотам оздоровительного центра “Чахра” я привык быстро. Даже чуть быстрее, чем к ранним подъемам в Академии.

А привыкнув, вдруг стал замечать то, что мне замечать совершенно не положено было.

Вот, например, я обнаружил, что у моей Иссы ровно два комбинезона. Один парадный, а один — повседневный. И что никакой другой одежды у нее просто нет.

Ни платьев в горошек. Ни юбочек в шотландскую клетку. Ни блузок с кружевными воротничками. Ну или со стоячими воротничками, как у них, на Клоне, модно.

Как же это получается, люди?

Исса твердит мне про сплошное изобилие, которое-де если и не достигнуто пока народом Конкордии, то, по всем признакам, вот-вот свалится на голову клонам и воссияет неземным светом. А самой и одеть-то нечего?!

И ведь мы не в бою, а на отдыхе! Между тем Исса моя не дем какой беспросветный. Офицер из касты энтли!

Или вот, например, мыло. В ванной нашей с Колей комнаты над умывальником привинчена емкость с жидким мылом перламутрово-розового цвета.

Довольно большая, пузатая такая емкость. И кнопочка на ней, как обычно. Нажимаешь — мыло снизу льется. Отпускаешь — мыло течь прекращает.

Так вот: я обнаружил, что мыло исчезает с какой-то катаетстрофической быстротой. Словно кто-то его втихаря пьет, высасывает.

Сначала я думал, что просто где-то протекает. Посмотрел — ничего подобного.

Потом грешил на Колю — дескать, боится какую-нибудь инфекцию местную подхватить, вот и моет руки с хирургической тщательностью. Раз по шесть и седьмой для верности.

Так я пригляделся. Ничего подобного! Сполоснул руки и побежал — как всегда.

И в душевой кабинке та же ситуация с мылом. Уровень все падает и падает. Словно в наше отсутствие туда слон приходит поплескаться. А слону, ясное дело, мыла нужно много.

Нет, я все это не к тому веду, что мне казенного добра жалко. Видит Бог — плевать мне на него. Просто интересно. Загадка природы какая-то!

Однажды, отправляясь с Колей на хоккейную площадку, я замерил уровень в емкости (на боку у нее была даже соответствующая шкала). Когда мы вернулись, изрядно потрепанные офицерами-пехлеванами, оказавшимися отменными хоккеистами, мыла стало меньше на четыре отметки!

И кто мог им мыться? Кто? Конечно, никто, кроме Мидрахи, сорокалетней женщины, что убирала нашу комнату — бесцветного существа откровенно демского вида с затравленным взглядом жертвенного животного.

Но только Мидрахи им не мылась. Она его просто воровала. Сливала в пузырек и уносила домой.

За руку хватать я ее не стал. Но бдительность моя повысилась. И тогда я обнаружил, что Мидрахи обладает множеством странных повадок. Например, она тщательно собирает в бумажный кулек оставшиеся после меня бычки (Коля-то не курил), прежде чем опорожнить пепельницу в мусорный контейнер.

Она по-детски радуется, когда мы не доедаем чего-нибудь за завтраком.

Когда я однажды оставил ей свои малиновый пудинг целиком она благодарила меня так горячо, словно это был слиток золота 999-й пробы.

А уж когда я подарил ей свои ни разу не пользованные джинсы цвета электрик, чей фасон был в пух и прах раскритикован Колей как “морально устаревший” и “эстетически омерзительный”, она была на седьмом небе…

После наблюдений за Мидрахи я стал относиться к изобилию, явленному нам в “Чахре”, как-то более критично.

Сразу обнаружилось, например, что это только мы с Колей воспринимаем “Чахру” как роскошь, обыкновенную роскошь.

А вот Риши и особенно Исса относятся к “Чахре” как к сказке, волшебной стране, где исполняются заветные желания.