Завтра война

Из зелено-серого океана за улепетывающим Эстерсоном поднималась исполинская туша, матово поблескивающая в розоватых лучах заходящего солнца.

У туши были глаза — красные и многочисленные.

У туши были уши и носы.

Тоже многочисленные, усеянные живыми ресничками и замысловатыми присосочками, колышущимися туда-сюда в причудливом ритме.

У туши был рот.

Морщинистый, шириной с транспортный порт “Андромеды”. Ритмично сокращающийся и больше всего похожий на гигантский каштаново-желтый анус.

И что самое жуткое, все это имело вполне целеполагающий вид.

Глаза, например, казались внимательными и хищными. Движения ресничек и присосочек производили впечатление хлопотливой деловитости.

Сомнений не было: все это с интересом наблюдало за освобождением и бегством Эстерсона. Каждое шевеление щупалец отвечало некоей эмоции или некоей мысли, рождавшимся в мозгу окаянной твари.

О нет, существу не составляло особого труда протянуть к Эстерсону еще пару конечностей, добрый десяток которых оно теперь вальяжно держало над водой.

И было совершенно очевидно, что справиться с ними всеми конструктор был бы не в состоянии, даже если бы каждое утро своей жизни начинал не поеданием душистого сандвича над техдокументацией, а трехчасовой тренировкой на силовых снарядах с перерывом на прием стимуляторов мышечного роста.

Даже в самом завиральном фантастическом фильме герой не справился бы с таким без гранатомета. А в менее завиральных фильмах даже импульсный огнемет не принес бы обреченному герою победы.

Ибо весь вид чудовища свидетельствовал: оно нисколько не боится, ибо практически неуязвимо.

Но существо не впилось в спину неандертальцу с научной степенью. И даже не сочло нужным припугнуть его для острастки. Оно просто наблюдало.

Почему?

Быть может, в нем проснулась тысячелетиями дремавшая жалость? Или, может быть, зрелище улепетывающего двуногого эстетически захватило монстра до такой степени, что он попросту забыл о своей неведомой, но наверняка людоедской цели?

Конструктор не узнает ответа на эти вопросы. Но есть подозрение, что, будучи записанными и подвергнутыми литературной обработке, они читались бы не хуже сцены объяснения Татьяны из “Евгения Онегина”.

Спотыкаясь, конструктор домчал до леса. Хрустя ветками и шурша кожистыми листьями, Эстерсон прорезал его наискось, пробежал еще пару километров и, только оказавшись у могилы Песа, упрятанной среди ирисов, позволил себе лечь и отдышаться.

В лесу царили сумрак и безветрие. Это целительно подействовало на горячку, в которой металась душа конструктора.

Прошло еще полчаса и дурманящий запах ирисов почти успокоил Эстерсона. Он осознал, что зверски хочет пить.

— Попадись мне только этот Корсаков, который в своей “Энциклопедии Дальнего Внеземелья” назвал Фелицию скучной планетой, — бурчал Эстерсон, дрожащей рукой отвинчивая крышку термоса. — Попадись только… То-то я ему лживую башку откручу… Подумает в следующий раз, прежде чем людям голову морочить…

Конструктор обращался то ли к сидящей на ближней ветке фикуса четырехкрылой сойке, то ли к духу Станислава Песа, который, в соответствии с иными религиозными воззрениями, вполне мог бы витать над свежей могилкой…

А еще через несколько секунд холодная, безвкусная вода из термоса показалась ему подлинным напитком бессмертных.

ГЛАВА 11 В ВЕРШИНЕ ЛЮБОВНОГО ТРЕУГОЛЬНИКА

Июнь, 2621 г.

Оздоровительный центр “Чахра”

Планета Ардвисура, система Вайу

Ясное дело, за завтраком, который нам доставили прямо в номер, мы с Колей устроили “разбор полетов”.

— Ну как тебе… м-м… фильм? — обтекаемо поинтересовался Коля.

— Фильм — говно. Исса — прелесть! — промычал я сквозь бутерброд.

Коля не отставал.

— Коротко и внятно. И что?

— В смысле, как это — “что”? — Я включил дурака, будто и впрямь не понимал, что именно интересует Колю.

— Ну я имею в виду… — Щеки Самохвальского слегка покраснели, и он опустил взгляд. — Я имею в виду… чем кончилось?

— Фильм кончился полной и окончательной победой вооруженных сил горячо любимой Родины над несметными полчищами чоругов. В последнем кадре знамя Конкордии гордо вьется над штабным блокшивом захватчиков, а на заднем плане братаются боевые друзья…

— Да я не про фильм, собственно…

— Да уж ясно, что не про фильм, — озорно улыбнулся я. — Если ты, кадет Самохвальский, хочешь знать, были ли мы с Иссой близки, то я честно отвечу тебе: нет. К сожалению, нет!

— Я так и думал, — с каменной миной резюмировал Коля. — Ну хоть поцеловать — было?

— Вот это было. И не раз. И не только в губы. И не только поцеловать, — самодовольно отвечал я.

— И так я тоже думал. В смысле, ты меня не удивил.

— Подумаешь, проницательный какой нашелся! — фыркнул я. Меня уязвила бесстрастность Самохвальского. А может, я просто хотел, чтобы он не прекращал своих расспросов. Бравада из меня в то утро так и перла.