Глава 8. Спокойные деньки в Танне. 1918: «Мясное ассорти»
Возможно, никогда еще за всю историю человечества, даже в последние годы наполеоновского правления, в наиболее цивилизованных странах Европы не было такого всплеска воинственности, как в начале августа 1914 года. Эти дни показали, сколь слабы коммерческие и политические силы, на которые опирался современный космополитизм, уповая на полное уничтожение национальных барьеров. Изощреннейшая финансовая система Европы, которая, по мнению некоторых, делала отныне войну невозможной, оказалась столь же бессильной предотвратить катастрофу, как и утопические мечтания международного социализма или, скажем, культурная общность наиболее образованных классов континента. Финансовый мир вынужден был приложить титанические усилия, чтобы адаптироваться к условиям, которые, казалось, угрожали крахом экономической системы. Голоса адвокатов, призывающих к всемирному братству и равенству, утонули в реве военных речей. Вскрылись непреодолимые противоречия, разделяющие славянский, латинский, тевтонский и англо-саксонский миры. Те, кто управлял судьбами цивилизованных стран, казалось, обезумели, упиваясь воинственными кличами.
— Теперь твоя очередь, — говорит чернокожий, — если хочешь…
— Я устал, — говорит Карл.
— Ой, скажите на милость! Устал! Ты просто вообразил себя уставшим, вот и все. — Чернокожий кладет руку ему на зад и надавливает. Ободряюще улыбается Карлу, вынуждая его к встречному движению.
— Нет, — шепчет Карл, — пожалуйста, нет…
— Ну ладно, было бы предложено.
Карлу тринадцать лет. Его матери двадцать девять. Отец погиб. Убит под Верденом в 1916 году. Мать переехала жить к сестре в деревушку недалеко от Танна в Эльзасе…
— Оставь меня, — говорит Карл.
— Конечно, конечно. Не думай, что я собираюсь тебя принуждать.
Когда Карлу было тринадцать, он встретил человека, который назвался его отцом. Это было в общественном туалете где-то в западной части Лондона. «Я твой папаня, — сказал ему тот человек с расстегнутой ширинкой. Из ширинки торчал пенис. — Ты все еще ходишь в школу, сынок?» Карл пробормотал что-то невразумительное и мгновенно выскочил из туалета. Впоследствии он сожалел об этом своем бегстве, потому что тот человек и в самом деле мог, в конце концов, оказаться его отцом.
— Оставь меня в покое.
— Ну, ну, Карл, не будь таким сердитым, — смеется чернокожий.
Одним движением он ловко оседлывает Карла, так что у того трещит спина. Чернокожий начинает подпрыгивать. Карл взвывает, скатывается с кровати и злобно начинает одеваться.
— Ладно, побаловались и будет, — бросает он.
— Ну что ты, в самом деле, — говорит чернокожий. — Ну не сердись. Ну, пожалуйста, прости меня.
Карлу тринадцать лет. Он единственный мужчина в семье. На его попечении мать и тетя. Очевидно, что война идет к концу. Карл дал себе клятву выжить…
— Ты пойми, я просто тебя не так понял, — говорит чернокожий. — Ну пожалуйста, не уходи, останься еще ненадолго, а?
— Чего ради?
Но по телу Карла снова начинает разливаться предательская слабость.
Карлу тринадцать лет. Его матери двадцать девять. Отец Карла погиб. Его убили на Войне. Сестре матери двадцать шесть. Она тоже овдовела. Там, где они теперь живут, осталось много следов Войны. Некоторое время здесь шли бои. Повсюду видны разрушенные изгороди, расщепленные деревья, воронки, заполненные водой, старые окопы и развалины домов. Крестьяне не любят пахать здешние поля, потому что каждый раз находят по крайней мере один труп. А вот Карл нашел винтовку. Отличную французскую винтовку. За поясом у одного из солдат нашлись патроны к ней, много патронов. Карл попытался снять с солдата и башмаки, но ноги мертвеца слишком распухли, поэтому Карл бросил это дело. Тем более что найдя винтовку, Карл был на седьмом небе от счастья. Имея винтовку, можно надеяться выжить. Мало кто в деревеньках вокруг Танна мог похвастаться таким оружием.