Завтрак палача

Они решили переехать сюда и заняться семейной торговлей, когда побывали на зажигательном местном августовском карнавале.

Я знаю, что такое карнавал, потому что бразильянец по отцу. Когда жил в Бразилии, не пропускал ни одного ежегодного карнавала и даже тосковал по нему во время изнурительной работы в сумасшедшем доме в Нью-Джерси, в США, у моего полубезумного родственника. Но тогда я не мог вернуться в Бразилию по известным причинам.

Все, кто когда-либо посещал наши карнавалы, клянутся, что всю оставшуюся жизнь проведут именно здесь. Это же я слышал от эмоционально несдержанных туристов в Венеции. Но карнавалы заканчиваются, ветер разметает по улицам мусор, а в памяти остаются бессонные ночи, пропавшие кошельки, расквашенные носы, а у кого-то еще и венерические болезни.

Но в Notting Hill дело обстоит не так. Это же Англия! Тут все начинается вовремя, проходит по расписанию и заканчивается так же в положенный срок, как и началось. Потом жди последнего воскресенья следующего августа.

Кейт и Джулия, получив сдержанный заряд бодрости на очередном таком карнавале, окончательно решили порвать с семьями и переехать сюда. Но торговля не пошла. То ли датчане, переехавшие на соседнюю улочку и оставившие Джулии не лучший свой товар, переманили покупателей, то ли ни Джулия, ни Кейт торговать в розницу не были приучены, то ли им было вообще наплевать на чадящих капризных джентльменов.

Джулия не сумела уговорить налогового инспектора отсрочить выплаты налогов хотя бы на полгода, а банк, в котором еще старыми хозяевами, оказывается, был в обход всех законов заложен магазин, не считал возможным пересмотреть условия заклада. Магазин отлетел банку, который тут же сделал в нем свое малюсенькое отделение, а налоговый инспектор навалил на плечи двух женщин непомерный долг.

Перспектива бесконечных, изнурительных и страшно дорогих судов с банком, с датчанами, с местными занудами из администрации была настолько туманной, что не хотелось не только начинать весь этот тоскливый процесс, но даже и думать о нем.

Обращаться к своим бывшим семьям ни Кейт, ни Джулия не желали из гордости. За душой у них больше не было ни пенни.

Дело чуть было не дошло до долговой тюрьмы. Джулия шутила, что это единственный для нее способ наконец похудеть, а Кейт заливалась слезами и жалась к ней под сдобный бочок по ночам. Так и засыпали лишь под утро — одна всхлипывая, а другая печально улыбаясь в серую муть лондонского рассвета.

Однажды в полдень к ним требовательно постучали в дверь. Кейт в тот день куксилась от никак не заканчивающегося ленивого гриппа. Дамы тревожно переглянулись, и Кейт истерично вскрикнула:

— Они пришли за тобой, Джу!

— Наконец-то, — ответила, тяжело вздохнув, Джулия, — в таком деле хуже тюрьмы может быть только ожидание ее, дорогая. Прости меня!

— Нет! — расплакалась несчастная Кейт, утирая покрасневший от насморка нос и воспаленные от горя глаза. — Это ты прости меня, милая!

— Иди, Кейт, и открой им. Уж коли они явились, нипочем не уйдут без нашей крови. Будь они прокляты, алчные ублюдки!

Кейт уныло побрела к входной двери, а для этого ей надо было спуститься со второго этажа их уютного старого дома по узкой извилистой лесенке. Она замерла перед дверью, искоса взглянула на себя в зеркало, еще раз всхлипнула, потом гордо вскинула голову и решительно щелкнула замком. Дверь, однако, распахнулась от толчка извне, отбросив Кейт на полшага назад.

На пороге стояла высокая светловолосая женщина лет пятидесяти с широким славянским лицом, светло-серыми глазами и с кожей лица такой ослепительной белизны, точно она присыпала его мукой. Перед ступенями порога, за ее спиной, стоял клетчатый, под шотландские национальные цвета, гигантский раздутый чемодан на четырех черных колесиках и с высокой выдвижной ручкой. На ручке легкомысленно болтался крошечный плюшевый Тедди[14], который должен был, видимо, смягчить тяжелое впечатление, которое производили чемодан и его владелица. Ведь этот Тедди в свое время даже умудрился смягчить американцев, искренне впечатленных тем, что творил с ними президент-охотник и нобелевский лауреат Теодор Рузвельт.

— Разве Джулия не здесь живет? — бесцеремонно спросила белолицая дама, возмущенно вскинув ко лбу тонкие, выщипанные темные брови. От контрастной разницы цвета кожи и бровей казалось, будто она цирковой клоун.

— Здесь, — растерялась Кейт.

Она так обрадовалась, что к ним в дом заглянула незнакомая забавная клоунесса, а не злой хилый старик — налоговый инспектор, или (еще хуже!) посыльный из суда с повесткой, что радостно заулыбалась.

— Джу наверху. А вы кто, леди?

— Я не леди. Я — из Финляндии. Разве вы не слышите по моему акценту, милочка?

Только теперь Кейт заметила, что клоунесса нелепо растягивает согласные и фальшиво распевает гласные, как это делают, должно быть, настоящие финны.

— О да! Простите. У вас милый выговор.