Завтрашний царь. Том 2

Одним махом вспрыгнул наверх. Какие бархаты и ковры! Сразу видно, чьи предки, землепроходцы, измеряли густые леса и бурные реки. Было кому при Ойдриге вести дикоземьем торговые поезда, есть и теперь кому с санями шагать!

– Весло мне! Переведаемся, чья возьмёт!

Жрец святой и благочестный
Призывает Круг Небесный,
Нашу горнюю родню,
Порадеть большому дню!
Мы не жреческого званья,
Но добавим заклинанье,
Чтобы сойме реить гордо
И в ненастный день, и в вёдро!
Ты уйми волну-ходун,
Будь поласковей, Воркун!
Ну а ты, народ честной,
Не робей, делись казной!

Хшхерше пересыпал собранное из шапки в пояс, затягивал покрепче концы. Клыпа подкручивал шпеньки, слаживая гусли для новой попевки.

– Держи вора! – кричали за воргой.

Чуть ближе ухали и ревели, подбадривали потешных бойцов. А уж те разошлись! Вёсла мелькали то в тычке, то в замахе. Треск стоял, когда сталкивались длинные веретёна.

– На четыре ветра, потешники.

Кувыки, стоявшие своим кружком, оглянулись.

– Поклон совету вашему, добрые игрецы, – сказал Галуха.

– И тебе, господин придворный гудец, вечеровать безбедно, – заулыбался Хшхерше. – Нешто песни наши слух обласкали? Чем порадовать велишь? Дорого не запросим…

Галуха приосанился.

– Я когда-то заезжал в Шегардай. Уличных кувык слышал… тонкому уху оскорбление. Вам же, если подучить, для почёта будет петь не зазорно.

– О как, – пробормотал Некша.

Остальные переглянулись. «А говорят, на мосту хороших встреч не бывает!»

– Старцы шегардайские бороды изжевали, гадавши, как сына Эдаргова с дороги принять, на отцовский стол возвести, от худых глаз уберечь, – продолжал Галуха. – Мне же, смиренному гудиле, орудье дадено о веселье у трона.

– У трона!.. – прошептал Хшхерше. Сердце так и встрепенулось, но битый морянин ждал подвоха. Вот сейчас засмеётся. Вот сейчас хлопнет себя глумливо по ляжкам: «Поверили, дурачьё!»

Галуха не засмеялся.

– Того орудья для, – довершил он торжественно, – созываю я гусляров с дударями, гудошников с бубенщиками и певцов голосистых. Кто ученье осилит, станет на больших весельях поигрывать, от щедрот царевича народишко веселить. Придёте на испытание?

Моление во храме – дело несуетное… Особенно в таком, как дом Морского Хозяина в Шегардае. Здесь стоит кольцо подводных бугров, вскрывшихся горячими жерлами, но в разрыве кольца дно падает в ледяные глубины. Никто не измерял тех глубин, стынущих в вечной тьме. Храм Морского Хозяина выстроили частью на островках, частью на сваях, частью подвесили прямо над бездной. Сделали маленьким отражением города, выросшего среди морца. Даже стены обширной круглой палаты своим внутренним обликом повторяли Ойдригову городьбу, шагавшую по суше, по островам и сквозь плавни Дикого Кута. В какую сторону ни повернись, узришь всё то, что видно снаружи. Только не живьём, а выложенное пёстрыми окатышами по чёрному камню. Торжный остров с гребнем дворца, глядный взгорок Лобка, синеющие Отоки в белой кайме. А ближе бегущие по вольным волнам – соймы, карбасы, стремительные вичовки, пузатые купеческие лодьи…

По низу стен нет пустого места от подношений. Всюду резные доски, чеканные блюда, глиняные обожжённые плашки. Одни – в знак необычайных милостей Воркуна. Другие – ради ушедших сопутствовать Морскому Хозяину на его подводных путях. Каждая старая семья отличала здесь памятки дедов и прадедов. Против них и занимала место на кольцевом широком ходу.

А вот чего в святом храме не имелось, так это изваяний и алтарей. В середине каменного обода плескала вода, и в том была великая правда. Здесь Морской Хозяин принимал подношения, здесь являл себя людям – то радужным отблеском чешуй, то неторопливой тенью, кружащейся в глубине…

Сегодня, введённая через морские ворота, под сводами храма стояла царская сойма. Разубранная, как невеста, с поднятым парусом, с вёслами, выпущенными за борт.

Жрецы пели хвалу за хвалой. Славили Воркуна Кияныча. Звали на почестный пир. Преломить хлеб, дать благословение сойме.

Молодой Радослав Радиборович с двоими ближниками скучал возле дедовских приношений. Таков храм. Небось для кормщиков, стоявших с непокрытыми головами по обе стороны благочестного, время шло незаметно. Если же душа отнюдь не рвётся лететь чайкой под своды, если помыслы вьются по-над ручьём, выбегающим из Дикого Кута… стерпеть долгое моление никакой моченьки нету.

Тешило только чувство, что сегодня всё непременно получится. Клятый раб промешкает в плавнях. Сядет передохнуть. Больную ногу вытянуть опричь хозяйского глаза. Увидит маячное пламя, потянется домой. Как раз достигнет ручья.

А там – кричи, не кричи, безголосый.

Никто помощи не подаст.

Молодецкой забаве не помешает…

Откуда уверенность? А чутьё на удачу. Родовой талан, прежде батюшкин, теперь его, Радослава.