В это время другой конвоир заметил невдалеке колодец. Он что‑то сказал своему напарнику и пошёл воду пить. Я сейчас же Петру и говорю: «Бежим к тому вон лесу». А он тихо отвечает: «Ничего не выйдет. Убьют». — «Вот, дуралей, шепчу, ведь всё равно же убьют. Нет выбора».
И мы как побежим к лесу! Вот за эти минуты я испортил себе сердце на всю жизнь.
…Костёр угас. Владилен Алексеевич сидел, оперев подбородок о палку, и с любопытством глядел на старика.
— Ну и убежали? — спросил я.
— Как видишь, — улыбнулся старик. — Меня только пулей в бедро задело, а Пётр вообще цел остался. Самое неожиданное, что, когда мы кубарем слетели в овраг, который оказался перед лесом, там сидели наши — целая группа разведчиков из морской пехоты.
Старик замолчал, допил свой остывший чай, а Владилен Алексеевич сказал:
— Для меня самое интересное в вашей истории — поведение Петра. Вот уж действительно нашёл время сомневаться! Запомни, Валерка, «сомнения — предатели, они проигрывать нас часто заставляют там, где б могли мы выиграть, мешая нам попытаться». Это не я придумал. Это сказал Шекспир — великий умница, английский писатель.
— Он, конечно, был умный, — сказал старик, — только я до сих пор не понимаю, чего так долго сомневался Гамлет. Дело было ясное.
— Это вы насчёт дяди Клавдия? — спросил Владилен Алексеевич. — Но разве можно основывать приговор на показаниях призрака, пусть и родного отца?
Тут они начали говорить про этого Шекспира и совсем непонятных людей. Я почувствовал себя дураком, потому что ничего про это не знал.
Я разозлился и прошел сквозь кусты под иву к удочкам старика. Его поплавки стояли посреди Гниловода, как прежде.
Я выбрал все три его удочки и укоротил лески.
— Дяденька рыболов! — позвал я старика. — Подите‑ка сюда!
Когда он подошёл вместе с Владиленом Алексеевичем, я успел наживить червя и закинул одну удочку так, что поплавок закачался в воде рядом с моими ногами.
— Глядите, — сказал я, — ловить надо здесь, под самым берегом.
Клюнуло сразу. Я подсек большого рыбца.
Старик засмеялся и побежал в свою палатку за подсачком.
Я поймал ему ещё двух рыб, потом мы сложили наши вещи, попрощались со стариком и поплыли дальше.
В этот раз сидел на вёслах я сам. Потому что Владилену Алексеевичу понравилось, как я научил старика ловить рыбу на своём месте. Я вправду увидел, что ему понравилось. И мне захотелось показать ещё, как я гребу.
Ведь это Владилену Алексеевичу было с самого начала интересно смотреть на реку и берега второго острова, а я всё это и так видел каждый день. Для меня настоящее путешествие началось только теперь, когда мы поплыли дальше вниз по реке.
Я ещё раньше рассказывал Владилену Алексеевичу, что, говорят, есть острова со своими озёрами и даже речками. Он посмотрел по своей карте, и мы решили плыть сразу к четвёртому острову мимо длинного третьего, который сейчас виднелся далеко впереди. До четвёртого острова было, наверное, целый день хода, да и то если грести без перерыва.
Я грёб изо всех сил.
Владилен Алексеевич сидел на корме и чего‑то писал в свою тетрадь.
Мне стало обидно, что он не глядит, как я гребу.
— Чего это вы всё пишете? — спросил я, будто ни разу не заглядывал в тетрадь, и вдруг увидел, что он покраснел. Краска сразу залила всё лицо и даже лоб.
Владилен Алексеевич сначала захлопнул тетрадку, а потом снова раскрыл. Краска сошла с его лица.
— Видишь ли, Валерка, в жизни крайне важно точно выбрать дело, которым будешь заниматься. Пусть это будет самое трудное дело, но чтобы захватывало целиком. Понимаешь? Я всегда думал, что для меня такое занятие — кино. Но вот когда со мной случилась эта штука и я узнал, что болезнь неизлечима, я стал писать стихи. Я понял, что всё, что думаю и чувствую, в кино мне так не выразить, как в стихах.
— Почему? — спросил я и снова подумал, что ему осталось мало жить.
— Да потому, что кинофильм делают много людей: автор сценария, редакторы, актёры, операторы и ещё много народа. Ты сам видел. А мне хочется успеть сказать о многом. Ведь обидно, умрёшь — никто и не узнает, о чём ты думал…
— А о чём это вы думаете? — спросил я и даже перестал грести.
— О тебе, который будет жить после меня, — он сунул тетрадку в рюкзак и глянул наверх, — и о том, что сейчас грянет дождь.
Я и не заметил, что небо стало совсем тёмным. Потянуло холодом.
Я поглядел вперёд. Третий остров только ещё показался…
— Давай‑ка поменяемся, — сказал Владилен Алексеевич. — Надо успеть догрести.
— Сам догребу, — ответил я и сильно замахал вёслами, обрызгав Владилена Алексеевича.
— Не бузи, Валерка, по–моему, гроза будет нешуточная, а нам надо успеть ещё палатку поставить.
— А я грозы не боюсь, — сказал я и почувствовал, как по затылку стукнула первая капля.
И сразу река вокруг лодки закипела от дождя. Сверкнула молния.
Владилен Алексеевич протянул мне брезентовую куртку с капюшоном и сам надел такую же, только побольше.
Тут шарахнул гром, да так, что я чуть не выпустил из рук вёсла, чтоб зажать уши. Дождь заливал и реку, и лодку, и нас в лодке.