Завтрашний ветер

— Случайность. Не считается. Я тут кое‑что писал, отвлёкся, — он кивнул на тетрадь, — вдруг смотрю, мой поплавок уже под водой путешествует. Я ухватил удочку и подсек. А это лещ!

Я видел, что он всё равно был очень доволен. А с утра был какой‑то пасмурный и словно горячий. По–моему, у него ночью температура была…

— Хочешь, перебирайся ко мне, здесь, наверное, лещевое место.

Я сбегал за удочкой и куканом, мы стали удить вместе и вправду поймали ещё трёх лещей и штук пять подлещиков.

Солнце уже палило, когда случилось очень плохое событие.

Владилен Алексеевич упустил самого большого леща.

Дело совсем не в рыбе. А в том, что, когда он подвёл под леща свой подсачек и надо было скорей вынимать рыбу из воды, Владилен Алексеевич вдруг сморщился и выпустил подсачек из рук.

Лещуга извернулся, ударил всем телом по леске, оборвал её и ушёл с крючком во рту. Я подхватил пустую удочку, подсачек пошёл на дно, а я всё смотрел на лицо Владилена Алексеевича. А он — на свои руки.

Потом я долго нырял за подсачком, отвязывал лодку от камышей, а он всё смотрел на руки… Пальцы на правой ещё шевелились, а левая… левая даже не сжималась в кулак.

— Ну, Валерка, вот и пропал мой лещ… — сказал он, — больше мне такого не видать…

Я молчал. Я всё грёб и грёб к нашей палатке. Владилен Алексеевич сидел нахмурясь.

Впереди из воды выстрелила щука. Я притормозил лодку. Щука вскинулась снова, и на том же месте.

Я подплыл поближе. Щука опять свечой вылетела вверх, и я успел различить, что она попалась на перемёт: из пасти у неё торчал стальной поводок.

— Эй, граждане, не трожьте! — раздался голос.

Так вот это место, где я вчера так напугался возле чужого костра! Вчерашний дядька отплывал в резиновой лодке от берега. Рядом с палаткой стояла вчерашняя девчонка.

— Откуда вы появились? — спросил он, подплывая к нам. — Я думал, мы здесь одни.

— Мы тоже так думали, — ответил Владилен Алексеевич и снова попробовал сжать в кулак пальцы левой руки.

— Как у вас с количеством улова? — спросил дядька и заглянул к нам в лодку. — Скромновато… А я лещей не ловлю. Их ведь коптить надо, а так — одни кости. Может, полюбопытствуете посмотреть мою добычу? Вот только перемёт проверю — с вечера ставил. Жерлицы, перемёт, донки — забот одних с утра до вечера, очумел совсем…

Мы кружили на лодке рядом, а он всё жаловался, выбирал перемёт и почти с каждого крючка снимал по большой рыбине. То это был налим, то щука, то окунь.

Сняв с поводка рыбу, он тут же нацеплял на крючок новую насадку — червей или какие‑то кишки — и опускал обратно в воду.

Накидав с полкорзины рыбы, он вздохнул и непонятно сказал:

— Я модернизировал стандартный перемёт. Крючки при горизонтальном положении соседних поводков должны отстоять друг от друга на полтора дециметра… Ну, поехали, покажу кое‑что…

Я покосился на Владилена Алексеевича. Тот сидел совсем хмурый. Я не знал, что нам теперь делать, и погрёб за резиновой лодкой.

Когда мы выходили на берег, Владилен Алексеевич упал. Но про это лучше не вспоминать.

— Я на рыбалке не пью, — с обидой и завистью сказал глупый дядька. — За Нинкой глядеть приходится. Надзор. Вы знаете, она чуть что — в воду падает! И с лодки. И с берега. Откуда хотите норовит. А плавать не умеет…

Нинка сидела у погасшего костра рядом с громадным бидоном и, разинув рот, глядела на меня.

— Папаня, я боюсь, — сказала она, не сходя с места.

— Чего ж ты кашу не варишь, даже костёр у тебя затух! — рассердился дядька и вдруг обернулся на меня: — Так это же ты вчера был! Вот дьявол! Девчонку чуть заикой не сделал, меня до инфаркта не довёл!

Я попятился.

— Простите его, — сказал Владилен Алексеевич. — Он костром ошибся.

— Да чего уж… — махнул рукой дядька. — Вы лучше обратите внимание, сколько я за четыре дня заготовил; скромновато, конечно, было б соли побольше…

В тени палатки стояли вёдра и бидоны, тесно набитые солёной рыбой.

— В основном щуки, — похвастался дядька. — Я этот водный массив хорошо изучил — в третий раз приезжаю.

— Солёные щуки? — удивился Владилен Алексеевич и потянул носом воздух. — Зачем они?

— Шут их знает! — пожал плечами дядька. — Ловятся и ловятся. Не засолишь — протухнут, а так, может, до дома довезу, реализую, родственникам раздам… Так у вас соли излишней не будет?

У нас в рюкзаке лежало целых две пачки соли. Мы одну‑то едва начали. Вторая была совсем ни к чему. И я уже думал, что Владилен Алексеевич отдаст эту пачку, но он почему‑то сказал:

— К сожалению, у самих горстка осталась. До свидания. Пойдём, Валера.

— А вы навещайте. — Дядька проводил нас до самой лодки. — Вам хорошо, мальчонка самостоятельный, вы и выпивать можете…

Мы отчалили, я погрёб к нашему мысу. Раньше я б никогда не подумал, что он может врать, а тут он соврал.

Я не удержался и брякнул:

— А ведь соли у нас — засолись не хочу…

— Знаешь что, дружок, — отозвался Владилен Алексеевич, — что‑то скучно здесь стало, на этом водном массиве… И воздух пахнет солёными щуками, и вообще… Мне помнится, на карте я видел речушку — то ли приток, то ли ещё один рукав. Глухое место. Не махнуть ли нам туда?

— Айда! — сказал я и вспомнил о его руках.