Завтрашний ветер

А чего мне тут было нравиться или не нравиться? Я и сам недавно почти так же думал. А теперь мне было просто скучно слушать, как он хвастается. Я‑то знал, что бывает, когда и наловишь, и продашь, и деньги от матери утаишь, а деться некуда, потому что ты один и никому не нужен со своими деньгами…

Я ничего не ответил Владилену Алексеевичу, только подкинул ветку в костёр.

— Послушай, а ты обратил внимание, как его зовут?! Сашей, Александром! Вот, брат, и твоё заветное имечко!

Глава 24 Будущая жизнь

Ну и луна висела над Глушицей!

Большущая, желтовато–зелёная. Даже отсюда без всяких телескопов было видно, что на ней есть горы и пустыни.

Сашкин костёр угасал, а луна становилась всё огромней.

— Я тоже такой никогда не видел, — сказал Владилен Алексеевич, — опять в палатку залезать обидно. Слушай, Валер, ночь всё‑таки тёплая, костёр будем поддерживать… Не постелиться ли прямо здесь, у огня?

Я взял все наши куртки, одеяла и свитера и устроил две постели. От углей ещё несло жаром.

Владилен Алексеевич улёгся и замолк. А мне пришло в голову сделать одну вещь.

Я взял фонарик, вынул из рюкзака коробку с нашим рыболовным имуществом. Вынул оттуда леску, три груза, три больших крючка, три разных колокольчика.

Луна светила так сильно, что видно было и без фонарика. Я его погасил. Скоро три удочки–донки были уже готовы. Я наживил крючки пучками червей и забросил донки в воду веером в разные стороны, а концы лесок подвязал к веткам кустов и подвязал колокольчики.

Теперь надо было только ждать, когда они зазвенят.

Я улёгся на свою постель и хотел покамест поспать. Но луна так и жарила сквозь ресницы…

— Интересно, — сказал вдруг Владилен Алексеевич, — что ты будешь делать в такую ночь лет через тридцать—сорок, в двадцать первом веке?

— Не знаю, — отозвался я. — А сколько мне тогда будет лет?

— Лет тридцать пять — взрослый мужчина… Наверное, как‑нибудь ночью будешь так же сидеть и смотреть…

— Ага, — сказал я.

— Только где‑нибудь там, на Луне, — неожиданно добавил Владилен Алексеевич, — и смотреть на Землю…

— С Луны?!

— Конечно! — сказал он. — Может, вспомнишь, как когда‑то мальчиком глядел с берега Глушицы на Луну. Может, обо мне вспомнишь…

— Вспомню! — пообещал я.

Владилен Алексеевич усмехнулся в темноте:

— Это не обязательно. Жизнь изменится так, что многое прошедшее, особенно путешествия вроде нашего, станет смешно… А может быть, и нет…

Зазвонил колокольчик.

Я приподнялся. Мне было жалко недослушать.

— Беги–беги, — сказал Владилен Алексеевич.

Звонил самый маленький колокольчик. Я подбежал к левой донке, нащупал леску, подсек и вытянул какую‑то неуклюжую скользкую рыбину. Я снял её с крючка и увидел, что это налим.

Я посадил его на кукан, ополоснул в реке руки и бегом вернулся на место.

— Налим! — сказал я. — А дальше‑то что?

— Много чего дальше… Совершишь полёт к Марсу, к Венере, может быть, встретишь иные существа в космосе или там, на других планетах, научишься и с ними разговаривать, как с китами или дельфинами…

Я даже перестал дышать.

— И это всё при мне будет?

— Обязательно. Не только при тебе, а сам будешь участвовать. А путешествие к центру Земли? Да я и представить себе не могу всего, что будет.

— Здорово! — сказал я.

Луна заходила за верхушки деревьев на той стороне Глушицы.

— И ещё запомни. Надо жизнь продлить, — сказал Владилен Алексеевич. — Это безобразие, что человек не живёт больше ста — ста пятидесяти лет. Только успеет выучиться, понять жизнь — и уже старость. Надо жить лет двести — пятьсот… Вы об этом подумайте — самое важное.

— Ладно, — пообещал я.

Скоро он уснул.

А я всё лежал и думал про всё, что надо сделать.

За это время снова звонил колокольчик. На среднюю донку попался большой окунь. Я посадил его на кукан к налиму, а сам всё думал и думал.

Мне, конечно, хотелось бы и на Луну и на Марс полететь, и с китами разговаривать… Но тут я услышал, как стонет во сне Владилен Алексеевич.

И меня будто всего кипятком обожгло! Я понял, кем я буду, кем больше всего хочется быть.

Я улёгся и по привычке закинул руки за голову.

Надо быть доктором. Чтобы скорей победить все болезни. Всех проклятых микробов и вирусов. Как сделать, чтоб они все издохли? Ничего‑то я не знаю. Владилен Алексеевич скоро помрёт. А я — здоровый балда — лежу рядом и ничем помочь не могу. Спасти не могу.

Снова затрезвонил колокольчик. Но я не пошёл подсекать рыбу. Я боялся, что мысли перестанут думаться…

— Смотри, что делается! — сказал утром Владилен Алексеевич.

Я открыл глаза и увидел зиму.

Я вскочил на ноги.

Ни деревьев на той стороне, ни самой Глушицы не было видно. Сквозь белое молоко у берега едва серела наша лодка.

Это был туман.

Владилен Алексеевич лежал прикрытый одеялом. Костёр уже дымился. Тоненький огонёк лизал сухие ветки.

— Сами зажгли? — обрадовался я.

— Раздул понемногу, — тихо ответил он.

Лицо у него было в саже.

Я присел и потрогал пальцем чёрную щёку Владилена Алексеевича. Она показалась мне очень горячей.

— Что это? — спросил я. — От костра нагрелись?

Он отодвинул голову от моей руки:

— Скверный признак, Валерка. Снова температура.