Хотя Степа уже почти предвидел подобный ответ, все равно он вздрогнул, будто у самых его ног внезапно ударила молния. Или разорвалась граната, которой турецкий лазутчик Кудеяр Тишенков пытался убить отца Серафима, то есть воеводу князя Никиту Курлятева, чтобы тот не смог его опознать. Сам же Кудеяр узнал в отце Серафиме своего бывшего военачальника по рассказам Анюты, когда та обмолвилась о шраме на плече монаха-отшельника, лежащего в монастырской больнице. А как ловко и умело он скрывался под личиной атамана Чекана! Надо же такое придумать! Действительно, ни одному стражнику, охотящемуся на неприятельских лазутчиков, и в голову не придет, что один из них может использовать в качестве прикрытия такой образ, привлекающий повышенное внимание. Наверняка он за несколько месяцев до вторжения проник в район будущих боевых действий, сколотил ватагу и обделывал свои делишки, готовясь к встрече идущих с набегом хозяев. А шайку Кудеяр, очевидно, использовал втемную, не раскрывая «честным» разбойникам своего истинного лица. Даже тогда, на допросе, когда Степа неожиданно в лоб спросил Чекана, то есть Кудеяра, не турецкий ли он лазутчик, атаман не дрогнул, не смешался, а лишь рассмеялся ему в лицо. И ведь Степа, действительно, сам посчитал свои подозрения дурацкими. Лишь однажды во время допроса Кудеяр слегка запнулся, когда Степа спросил его о ратной службе. Лазутчику пришлось назвать полк князя Курлятева. Врать про службу в другом полку ему было опасно: вдруг стражник смог бы его проверить и уличить во лжи? Но все же Кудеяр, инстинктивно стремясь скрыть правду, на миг замялся и назвался не конником, каковыми были, как правило, лишь боярские дети, а пешцем. Степа еще тогда отметил эту заминку, но не придал ей значения, не стал выяснять далее, почему допрашиваемый вдруг сбился в своих показаниях.
А во второй раз Степа допустил промашку уже сегодня, когда в своих рассуждениях пришел к выводу, что целью тайного врага было проникновение в монастырь и он не пойдет в Москву, а продолжит свою подрывную деятельность в рядах монастырского ополчения. Вне всякого сомнения, лазутчик такого калибра, как Кудеяр, был изначально нацелен своими хозяевами именно на столицу! И вот он, как и следовало ожидать, сбежал из рядов ополчения и направился в Москву.
Степа рывком вскочил на ноги:
— Извини, сотник, я ж совсем забыл, тебя заслушавшись, что от монастырской братии у меня имеется в Москве поручение и мне надо срочно скакать в город!
Не дожидаясь ответа от удивленного таким поворотом событий сотника, Степа бросился к выпасу, на котором находились стреноженные лошади их полка. Но внезапно он остановился, повернулся к ветерану и произнес весомо и сурово, словно отдавая приказ:
— Господин сотник, прошу тебя, присматривай особо за теми разбойниками, что пришли в монастырь с атаманом Чеканом. Может, они и по зову души ополчились на защиту отечества, но все же не поворачивайся к ним спиной. А вместо себя я к тебе приставлю пограничного стража, Ванятку. Ему верю.
Сотник несколько секунд пристально глядел в глаза стражнику, затем поднялся, ответил по-военному коротко и веско:
— Все понял, братец. Учту.
Степа со всех ног бросился к своему коню, привычно придерживая на бегу левой рукой висевшую на поясе боевую казацкую саблю. Быстро и сноровисто освободив от пут и оседлав коня, стражник взлетел в седло и поскакал к кострам, возле которых трапезничали ратники. Не заезжая в стан и не спешиваясь, Степа окликнул Ванятку и, когда тот подбежал к нему, вполголоса в нескольких словах объяснил обстановку и поставил задачу: охранять сотника от удара в спину. Убедившись, что пограничник все понял и готов исполнять его поручение, Степа пришпорил коня. Бешеным галопом промчался он через ратный стан сторожевого полка, направляясь в московское предместье, в одной из улиц которого скрылся четверть часа назад разбойничий атаман, он же монастырский ополченец Чекан, он же боярский сын Кудеяр Тишенков, перебежчик и предатель, засланный своими хозяевами-турками в стольный град для ударов в спину русскому войску. Устремившись в погоню, Степа не заметил, да и в любом случае не смог бы заметить, что в этот вечер ряды монастырского ополчения тайно покинул, направившись вслед за Чеканом в столицу, еще один человек, также вызвавший в свое время у стражника смутные подозрения.