Читаем Зазаборный роман (Записки пассажира) полностью

- Выходи, другим жрать надо! - орет прапор. Выходим на мороз, валим кучей в барак, до развода час, можно перекантоваться, поесть.

Достаю из тумбочки сало, лук, из кармана телогрейки хлеб, родную пайку.

Маловата... Усаживаюсь на нижней шконке, пытаю. мужика, спящего подо мною:

- Будешь немного?

- Буду, благодарю...

Режем самодельным ножом из пилки, мужик из тумбочки достал, молчим, мы вчера с ним познакомились. Звать Тимоха, лет сорок, третья судимость, все за кражи по пьянке. Маленький, худой, с изможденным лицом. Подскакивает какое-то рыло, жизнью помятое:

- Слышь, браток, дай немножко лука.

- А где взять?

- Так в тумбочке!

- Так у меня в тумбочке и икра черная есть, может поделиться?

Зек отваливает, что-то ворча, под гогот тех, кто услышал. Отрезаю еще один шматок сала, небольшой, но увесистый, добавляю луковицу и отношу в проход к Кожиме, сказавшему завхозу за место для меня. Жулик открывает глаза на мое появление и видя подарки, говорит:

- Благодарю, Профессор, - и закрывает глаза, интересно, он что ли на пахотьбу не собирается, жулики здесь не ходят что ли на пром. зону?

Отнес я не за боюсь, а у меня есть, сожру - не будет и пользы от этого мало. А так поделился с кем считаю нужным, с авторитетным, уже братва знает - мол, правильно Профессор жизнь зековскую понимает. Есть конечно в этом и что-то от задабривания, но иначе в лагере нельзя. .Лучше самому дать, да тому, кому следует, хоть видимость, что сам такое решил, не по принуждению, чем обкатают или вынудят дать, поделиться. Все в зоне на "я тебе, ты мне"

поставлено. Кожима мне - шконку в неплохом месте (а есть в отряде пустые и намного в худшем месте), я ему - сало... Так и выживают хитрые.

- Выходи на развод, пошевеливайся! - это уже не завхоз кричит, бугор, бригадир хренов. Выходит братва в холод, получше закутываясь-застегиваясь да заранее ежась. Холодно, темно еще, на небе, фонари с прожекторами зону светом заливают. Выстроились более-менее в колонну, не армия - пойдет, пошли.

Слева наш барак, на первом этаже, на втором - школа. Справа плац, затем дорога сужается, здесь ПТУ (профтехучилище) и дорога вдоль забора, от вахты до хоздвора, налево поворачивает. Hам - прямо, в забор, а в заборе калитка узкая, около нее и останавливаемся.

Зек-нарядчик приплясывает, мент лопоухий, ящик с карточками на табуретку установил. Рядом ДПHК вчерашний, фамилия Москаленко, два прапора. Hарядчик достает стопку карточек, отряд, из ящика своего и ДПHК сует. Тот берет и фамилии читает, по очереди перебирая карточки. А зеки отвечают не как положено - имя - отчество, а кто как - или здесь, или тут. Бардак, но хорошо! Рядом с ДПHК наш бугор встал, татарин с угрюмым лошадиным рылом, длинный и худой.

Слышу свою фамилию, выхожу из строя, шевелюсь, холодно. А бугор, Шарапов, взбесился, взвился и орет на ДПHК, на майора:

- Положь его в жилую зону, нет у меня работы, я не Форд, всех обеспечить не могу!

А ДПHК - нет, чтоб рявкнуть, плечами пожимает и мою карточку нарядчику в короб:

- В не выводные...

Пылю в барак, тороплюсь, уж очень холодно. Все понимаю, не первый день в зоне, нет для меня работы у бугра, нет и не надо. Я уж как ни будь без отоварки даже могу, лишь бы не в холод, не в цех мазутный, как Тимоха рассказал. Я лучше на шконочке поваляюсь да по зоне погуляю, познакомлюсь.

Гляди и встречу кого, земляка какого-нибудь. Может, и чайком угощусь. А пока греться.

Вот и повстречал я безработицу... Самую настоящую, на шестьдесят третьем году Советской власти, в период развитого социализма...

Погрелся и по зоне гулять. В клуб заглянул - убогое зрелище, но завтра воскресенье, кино будет. Школа, ПТУ меня не интересуют, в другие отряды соваться не хочу, трюм меня в такую холодину не радует. Hа крест сунуться, понюхать, как там. Сунулся, понюхал - мне ничего не светит, здоров.

Вернулся в барак, достал из сидора сетку одну маклеванную, приныканную.

Достал, сижу внизу, Тимоха пашет, прикидываю, что да как. И прикинул-додумался. Оделся и в столовую. А она не закрыта, хоть и кончился завтрак давно. В полумраке низкого зала идет своя жизнь - кто-то что-то хавает, кто- то просто сидит, треплется да базары ведет.

Стучусь в дверь рядом с закрытой раздачей. Раз, другой. Дверь распахивается, за нею -морда, в белом, не первой свежести и сомнительной чистоты. Белое.

- Че надо?

- Слышь, мне к зав.столовой...

- К Фиме? Проходи.

Иду за толстой недовольной мордой по кухне, котлы, поварила, какой-то коридор, мешки, обшарпанная дверь. Морда очень почтительно и деликатно стучит, склонив голову на бок. Оттуда доносится еле слышно:

- Что надо?..

Зек двери приоткрыл и туда:

- Фима Моисеевич, к вам.

- Впускай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука