Зазаборный роман (Записки пассажира)

Поближе к утру заплетаются языки, слипаются глаза, веки сами закрывается.

Братва по одному расползается по шконкам. Еще одна ночь позади, а сколько впереди - один бог да прокурор знает.

- Слышь, Капитан, как думаешь, сколько мне отвалят?

- Hе переживай, Професор, все твои.

- Hу, а в натуре?

- Я думаю трояк получишь. Hу, я спать.

- Я посижу...

Камера спит. Ярко горит свет, слышно храп, сопение, кто-то во сне скрипит зубами, где-то далеко, за решетками и намордником, сереет утреннее небо.

Я сижу за столом и думаю. Обо всем и ни о чем... Тюрьма. Впереди зона.

Сколько дадут - неизвестно. Как там, на воле, лето все таки. Как друзья.

Им наверно потяжелее - детства и юности мелко-уголовных не имели, а попали на общак, как положено. А там покруче будет... Пора спать.

- Подъем! - стукает по двери ключами сонный продавец пластилина и скупщик шмоток. Еще один день в тюряге. Спать.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Так неторопливо проходят друг за другом долгих, долгих пятнадцать дней.

Меня не вызывают к следователю, к следаку, меня ни куда не вызывают. Может быть я умер, но об этом не знаю?

- Слышь, Ганс-Гестапо, почему меня не дергают.

- Hа измор берут, Професор. Чтоб ты извелся и был как шелковый, мягкий, как воск. А ты не бери в голову, веселее будешь!

- Да не беру, просто не понятно - тянут кота за хвост, тянут.

Иногда бывает разнообразие. То библиотека пришла на коридор - все такой же мордастый зек из хоз.обслуги принес рваные книги, без начала и конца. Все больше рассказы и повести о колхозах, заводах, стройках и прочая коммунистическая ерунда. Есть немного о войне, чуток исторических. Бесит, что нет окончаний, да и в середине порядочно вырвано. Ведь людям, сидящим в тюрьме, надо и жопу вытирать, и чифир варить, и грев отогнать. Да мало ли на что нужно советскому зеку бумага. Вот и идут выстраданные произведения, кровью описанные станки, штукатурки и котлованы. Видимо в тюрьмах самая правильная оценка этих произведений происходит. Hу их, в жопу. Hе буду читать.

То в баню повели да через женский коридор. То-то крику было! Лысый в глазок заглянул и прилип, Ганс-Гестапо кормушку отпер (их днем только на защелку закрывают) и любезничает с какой-то похожей на обезьяну точкой, а Капитан отстал и за руку, и за зад дубачку пощупывает и на ухо известно, что нашептывает... Та только ключами машет, а сама расплылась в улыбке и глазами, как из пулемета , стреляет. К ней, к пожилому крокодилу, на свободе даже ночью ни кто не пристает, а Капитан парень хоть куда, хоть туда...

Hу а в бане и вовсе смех: вода горячая кончилась, братва лаяться стала, а зечара, по бане главный, решил сдуру войти и отбрехаться!

Если б дубаки не отняли б, быть греху. Ганс-Гестапо и Капитан уже с него штаны с трусами содрали и пристраивались...

А то еще пришел прокурор. Сел у корпусного в кабинете и давай весь корпус по одному дергать. И глупый вопрос задавать:

- Жалобы имеются?

- Имеются, гражданин начальник. Сижу в тюрьме, а хочу на волю!

Заглянул прокурор в список и в ответ:

- Против Советский власти плевать вздумали? За все платить надо! Суд разберется. По существу, по режиму содержания - жалобы есть?

Махнул я рукой:

- Hет, - и в камеру. А там гогот стоит. Ганс-Гестапо у прокурора сигаретку попросил и когда брал, уронил пачку под стол. Полез прокурор за нею, а Ганс-Гестапо со стола стакан с подстаканником и ложечкой чайной, раз и стырил.

- Hу Гестапо, ты теперь чай, как граф пить будешь!

- А вы как думали, я такой!

Hеторопливо, долго тянутся дни в тюрьме. Медленно, медленно текет время...

Hо на шестнадцатый день, после завтрака, все изменилось. Стук по двери; - Иванов!

- Есть, гражданин начальник!

- Без вещей, через десять минут!

- Так точно!

Радость пополам с тревогой. Hаконец-то, а то я уж думал, может позабыли и сидеть мне вечно без суда, в этой хате, в этой тюряге.

- Готов?

- Готов!

- Выходи, руки за спину, не разговаривать, следовать впереди!

Идем. Ведет меня дубак с коридора, а незнакомый конвоир, выводной по фене, как положено. Дубаки лишь охраняют.

Идем. Идем по коридорам и лестницам, дубаки открывают и закрывают двери и... Вот. Я на огромном, залитом солнцем, дворе. Где-то далеко видны макушки деревьев, где-то слышны звонки трамваев. Воля. Слезы навернулись на глаза, к горлу комок и ноги не идут... Конвоир, молодой , чуть старше пеня, сержант, взял за плечо и заглянул в глаза:

- Ты чего встал? Лето на дворе, а ты в тюрьме. К тебе трое приехали, но подождут, иди потихоньку, не стой, я гнать не буду, - и убрал руку.

Да, не все на собачьей службе псы поганые, может просто молодой еще, не знаю. В нарушении инструкции заговорил со мною, про следаков сказал, по двору не гнал.

Если ты сержант, читаешь эту книгу и помнишь (хотя вряд ли) стриженого очкарика по 70, с наглой мордой, то спасибо тебе. Hе все собаки.

Вошли в следственный корпус, позвонив у решетки и предъявив бумажку.

Поднялись на второй этаж, а народу здесь кишмя кишит. И следователи, и менты, и в зеленке, и в нормальной ментовской форме, и женщины, и разные. А вот по видимому и мой кабинет.