Зазаборный роман (Записки пассажира)

- Подъем ; - крикнет и дальше пойдет. Вот все и спят. В восемь часов завтрак -чай через кормушку наливают, через жестяной носик, кашу в тарелках-мисках да хлеб, пайку на день - полбулки и кусок сверху. Братва, рангом пониже хлеб да чай примет, кашу смолотит. А Ганс-Гестапо, Капитан, Васек, Лысый, Шкряб, Ворон, Матюха-Подуха и я спим себе, и если в девять часов нет проверки-поверки по карточкам или просто счета по головам, то спим до обеда. Так как на всей тюряге жизнь ночью кипит, а днем так себе, еле-еле теплится. В обед щи или еще какая баланда, приготовленная, как в наихудшей столовой на воле не готовят, но жирно и горячо, а в камере тропики, пот прямо в миску капает-бежит, много баланды получается. В те же тарелки каша, в бачок чай, чуть закрашенный, но без сахара, его утром ложили, видимо рядом, чуть ощутим.

После обеда, примерно через часок, на прогулку, по лестнице вверх, на крышу. А там дворики прогулочные, как камеры, двери тоже с глазком, только вместо потолка решетка крупная да сверху сетка "рабица" мелкая, да иногда часовой с автоматом виден. Братва его попка зовет. Гуляет себе по мосткам над нашими головами и посматривает, чтоб не подтягивались за решку и не переговаривались с другими двориками да записки-малевки-ксивы не передавали.

После прогулки в камеру, ближе к вечеру ужин, домино, ленивая травля (расказня), затем отбой. В 22 часов пройдет дубак по коридору, брякая ключами об двери, лениво покрикивая:

- Отбой! Отбой!

И начинается - тюрьма оживает. Для начала кормушки распахиваются. Да по всему коридору. И дубак, заглядывая в камеру, весело вопрошает:

- Что есть на продажу, уголовнички? Ганс-Гестапо, что имеешь?

А в камере шаром покати, давно пополнения не было и все, что можно, на коридор уже продали. Hо выручает Ганса-Гестапо опыт и смекалка , да под нами хата общак и причесать их Гансу-Гестапо, как плюнуть. Поэтому Ганс-Гестапо мило улыбается, светя фиксами (железными зубами) дубаку:

- Попозже загляни, мил человек. Вот-вот подъедет.

- Hо учти - фуфель не беру!

- Фуфель и не предлагаем! Как насчет штанов кримпленовых?

- А хоть новые?

- Муха не сидела! Ценник был да потеряли и цвет самый модный - какава с молоком! -Посмотреть бы надо...

- Через часок подходя, и посмотришь, и пощупаешь:

Дубак отваливает к другой хате, а Ганс-Гестапо командует:

- Лысый, Шкряб, на решку, принимать будете и если оборвете - убью!

Лысый с обидой бубнит:

- Когда это мы обрывали, не гони Гестапо, давай базарь лучше быстрее...

- Сам знаю, что делать!

И Ганс-Гестапо достает спрятанную в матрас деда-хулигана, трубу длиной с метр, склеенную из газет эековским клеем. Под рык Капитана мужичок-аварийщик, спящий рядом с парашей, тряпкой откачивает воду из чугунного унитаза и колена трубы, Ганс-Гестапо вставляет трубу в дырку. Тюремный телефон в действии.

Братва, сидящая в советских тюрьмах, в силу обстоятельств и гнета, так поднатаскалась в изобретениях и ухищрениях, что дубаки с корпусняками на коридоре ухе и удивляться перестали. И только особо яркие, неординарные случаи могут потрясти их ленивое воображение.

- Два шесть, два шесть, спите что ли, черти полосатые, - это Ганс-Гестапо начинает телефонный разговор с хатой внизу. Камера имеет номер 26, первая цифра означает этаж, на тюряге для удобства кричат или говорят раздельно - два шесть. Снизу мгновенно отзываются:

- Привет браток, привет Ганс-Гестапо, тут у меня черти воду не рыхло откачивали...

Это держащий нижнюю, общего режима, хату, отзывается. Звать его Лихой, судим по малолетке и льстит ему, что Ганс-Гестапо с ним на равных, и хочется ему авторитет наработать, правильным жуликом, босяком, арестантом прослыть, который братву поддерживает и греет (присылает, что нужно).

- Слышь, Лихой, как там штанцы, грек выпрыгнул на них?

- Да еще до обеда, че он - не арестант, объяснили-разъяснили, дали сменку, валялись тут, раньше ими пол мыли , - и хохочут оба, довольные собою и друг другом. В этой жизни они как рыбы в воде. Хищные. Своя среда.

- Hу что нового, Ганс-Гестапо?

- К нам политика кинули, молодой да начитанный! В детстве со шпаной вязался - грамотный.

- Так запрягай его романы тискать (рассказывать книги).

- Hе, не тот номер. Хороший пацан, сам все понимает. Hе левый, хоть и пассажир. Главное - мнение свое имеет и правильное. А у тебя что нового?

- Черный ушел, венчаться (на суд). Семерик вмазали!

- Эх , как его повенчали, ну гады...

- Мы его одели, как фраера и сидор собрали.

- Правильно, о братве надо заботиться. Первое дело... Бабки есть?

- Hет!

- А то у нас на коридоре можно пластилином побаловаться.

- Да ну! Может два пять подгонит, они имеют.

- В натуре (точно)!

- Точно!

А в это время Лысый и Шкряб тянут снизу брюки, привязанные к "коню"

(самодельная веревка из нейлоновых носок).

- Осторожно чертила, руки из сраки!

- За базаром следи, сам дергаешь, рыло!..

Раздается общий вздох облегчения и кримпленовые брюки, еще с утра принадлежавшие бармену-греку, попавшему в тюрьму за "левую" водку, торжественно въезжают в хату. Ганс-Гестапо встряхивает их и приценивается:

'Кораблей' восемь, а Капитан?