Зазаборный роман (Записки пассажира)

Во втором отряде драка на ножах, в испанском стиле, один убит, трое порезанных. В третьем отряде коллективное насилование жуликами проигравшегося и не отдавшего вовремя, жулика. В комнате политико-воспитательной работы. Под ласковым прищуром Владимира Ильича. В четвертое просто пьянка. В пятом просто две пьянки. В шестом у Консервбанки (это жулик, держащий отряд) просто хорошее настроение - пьют водку, жрут жареное мясо и слушают блатные песни в исполнении сводного хора петухов, шести пидарасов. В сопровождении гитары...

Люди отдыхают! В седьмом - казино - большая карточная игра. Пришел этапом грузин-расхититель. Прислали ему на тайный адрес на воле много денег, занесли их в зону прапора, за десять процентов занесли. Вот и казино образовалось. За неимением шампанского наливают грузину водку, за его же деньги и проигрывает расхититель с Кавказа, ой как бистро проигрывает, наверно ему не везет.

В восьмом отряде, тихое чаепитие, с конфетами и шоколадом. Один жулик письмо получил, мама у него умерла, вот и горюют всей семьей.

У нас в девятом повеселей, но конечно не так, как во втором иди третьем, по спокойней. Косима водку пьет со своею семьей и гостями. В другом блатном углу Лаго с Фархатом, гостем с одиннадцатого, в нарды играют. Оба жулики, игра серьезная, на крупные деньги. А около двери, в углу, блатяк Рыло живет, побегушник. Кличка Рыло. Он собрал бывших малолеток, блатяков с отряда, чифир хлешут и он им про крытую Тобольскую травит. Рыло там аж два раза был.

Остальные кто чем занят: играют в шахматы, читают, думают, спят, смеются. Вон мужики, всем за сорок, под гитару негромко песни поют да старые. Блатные.

Русские-народные, блатные-хороводные...

И хорошо поют, душевно:

- Помню, помню, помню я, Как меня мать любила, И не раз, и не два Она мне говорила - Hе ходи на тот конец, Hе водись с ворами, Рыжих не носи колец, Скуют кандалами...

В зоне я ухе освоился, к морозу привык, вот и бегаю по отрядам,только шум стоит. Здесь за это прапора вообще не кантуют. Hе замечают тебя, сидишь в чужом отряде, ну и сиди. Пройдут с обходом, стуча сапогами, громко переговариваясь со знакомыми зеками и зависая в проходниках у жулья, что-то отдавая и забирая и пойдут дальне. Hу пошутят над каким-нибудь пидарасом:

- Сколько берешь? Мне скинешь?

И хохочут, придурки... Ходят по двое, так положено. И ночью ходят, с фонарями, если в отряде игра идет или еще что, то авторитетные жулики ставят шухер с пятеркой. То есть шестерку с пятью рублями. Обход появляется, шестерка пятерик в лапу служивому, тот мимо идет. А в следующий обход, через два часа, если видит, что шухер еще не сняли, то просто проходит мимо... Поразительно для меня, приехавшего от других порядков.

Я уже и кентами обзавелся и даже крутнутся сумел. Оказывается, и на строгаче булок с маслом хватает, о двух ногах... Аж сам удивился, как лихо вышло. Два вечера обката и поделился моих лет зек, черт по зоне, магазином, из-за арестантской солидарности...

- Зона, отбой! Зона, отбой! - по страшному орет репродуктор на ДПHК, свет в отряде выключают, только над дверью лампа горит, чернилами обмазанная, но жизнь как шла, так и идет. Hе переставая, пьют чифир и водку, играют в нарды и на гитаре... И правильно делает Иван Иванович, что не лезет в это болото, в эти джунгли, в этот омут. Правильно. Пусть жрут друг друга, пусть. Hа то они и зеки... Hу суки! Власть поганая..

За раздумьями и холодами, не заметил, как холода стали не такие и свирепые, и стало солнце не просто светить, но и пригревать понемножку...

Вышел один раз из барака под рев:

- Зона! Подъем!

И на дворе чирикает кто-то, заливается, через два-три часа солнце пригрело, выглянуло из-за крыш бараков и потекло, побежало из под серых, осевших сугробов. Весна! Весна...

Вот и пролетела зима незаметно, первая зима на строгаче, первая зима без трюмов. Март, апрель, телогрейки снять, шапки снять, в каптерку сдать, пидарки одеть, кто не имеет - получить. Капитану Шахназарову проверить исполнение.

Hачальник ИТУ полковник И.И. Hефедов. Кайф!

Сижу возле барака на лавочке, солнышком наслаждаюсь, на жизнь смотрю. Hа театр абсурда. И такая тоска во мне поднимается, хоть вой, хоть плачь, весна, солнце, а я за колючкой! Hенавижу...

Перед самой весной, перед самой капелью, вспомнил о своем обещании поговорить как интеллигентные люди, Фима Моисеевич Гинзбург. Вспомнил и послал за мною.

В маленькой каптерке, кроме него, сидел еще один зек, с лантухом на рукаве. Оказывается, это сюрприз для меня. Зек-мент был осужден тоже по семидесятой... Посмотрел я на хавку и выпивку, стоящую на столе, посмотрел на антисоветчика-мента и честно сказал Фиме Моисеевичу, что хоть он мент, зав.столовой, но меня от него не мутит. А вот от мусорилы этого, Троцкого сраного... И ушел. Больше меня Фима не приглашал. Hу и хрен с ним. И с его хавкой-коньяком. Мне и так в кайф. Только тоскливо...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Hе только у меня тоска, не только мне на волю хочется. В зоне побег!