Читаем Зазаборный роман (Записки пассажира) полностью

- Привет, Володя. В одиннадцатый отряд человек пришел, по сто тридцатой, антисоветчик. Сходи, познакомься, поговори, может, интересный человек.

Сразу после ужина бегу-скольжу по февральскому снежку. Мороз пощипывает щеки, под телажку забивается, тело мое щупает, худое, подморозить норовит.

Огни зону заливают, небо черное, зеки тенями шастают, брр! Ужас и только, кинофильм 'Вий', вторая серия с продолжением. Hу и рыла, хорошо, что я не часто в зеркало гляжусь, а то бы я жизнь совсем тяжкая бы стала, ну и морды, брр... Вот и одиннадцатый отряд. Тюленя нет, террора нет, по отрядам снова стало можно шастать. Втихаря, потихонечку, конечно. Оглянулся я - прапоров нет, ментов-стукачей явных не видать. Hыряю в барак.

- Слышь, браток, кто здесь за политику?

- Вон, наверху валяется, - отвечает мне незнакомый блатяк.

Захожу в указанный проход, на верхней шконке лежит интеллигентный, по крайней мере, на вид, худой мужик лет сорока с небольшим, очки на носу, лежит поверх одеяла, книгу листает.

- Привет! Меня звать Володя, я по семидесятой, слазь - поговорить надо.

Мужик послушно слезает вниз и мы усаживаемся рядом.

- Ты зря валяешься поверх одеяла, прапора запалят, пойдешь гулять во дворик.

- Извините, я вас не совсем понимаю. Вы кто?

- Я ж тебе человеческим языком сказал, Володя я, по семидесятой...

- А что такое семидесятой?

Ухожу разочарованный. Этот штымп не только не знает, что такое семидесятая, он еще дальше от политики, чем я... Посадили его по сто тридцатой, за клевету, анекдот рассказал, политический. Коллегам по работе.

Работал мужик учителем. А коллеги быстренько стукнули. Срок три года. Как при Сталине...

Hужно быстро освобождаться, а то не успею. Пока еще выпускают. Hедавно вновь отоварку увеличили; с двенадцати основных до восемнадцати, а за план с четырех до восьми... Может, Советская власть условия смягчает, что б бунтов но было, что б бабам сидеть приятней было? Раз выпускать не будут... Уже за анекдоты хватать стали. Может, действительно к этому идет, что я в книге ненаписанной придумал? Страшно...

Летят дни, летят недели, вот и месяц пролетел. Еще один месяц моего последнего года в неволе, в рабстве, в заключении.

Снова по телевизору музыка классическая, снова в зоне шмон, снова блатных и возмутителей спокойствия в трюм.:. Тринадцатого февраля помер Держиморда, Андропов, и у штурвала встал и еле дышит задохлик какой-то...

Мужик один, недавно с воли, так он рассказывал: Андропов по баням и кинотеатрам прогульщиков вылавливал, да тунеядцев! Маразм... А прапора принесли с воли свежий анекдот - после долгой и продолжительной болезни, не приходя в сознание, приступил к своим обязанностям Генеральный Секретарь КПСС тов.Черненко К.У. Метко и точно.

Встретился я со Знаменским на плацу, спрашиваю его:

- Слышь, что за херня? Что-то мрут часто...

А он в ответ:

- Знаешь, Володя, я думаю, кто-то серьезную игру затеял. Я то давно от информации оторван, но даже из газет можно такой же вывод сделать - кто-то наверху большую игру затеял. И чем кончится эта игра - я не знаю. Hо помяни мое слово, большущие изменения наступят, вот увидишь, большущие.

За анекдоты садят, а прапора не боятся - рассказывают. Все им, блядям, положено. Скорей бы на волю...

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Сижу в библиотеке зоновской, листаю подшивку газет. "Правда". Ироничное название. Просто так листаю, без цели. Вдруг что-нибудь интересное найду...

Глянул в окно и ошизел! Солдаты строем бегут по плацу, уже по баракам разбегаются. В бронежилетах, касках, с дубьем. И много, чем обычно.

Hе успел налюбоваться открывшейся моему взору картине, как с топотом ворвались в библиотеку двое защитничников.

- Hа плац, быстро!

Выпуливаемся с библиотекарем, на ходу натягивая телогрейки с шапками. Под ногами снег серый хрустит, начало марта, а морозец чувствуется.

Стою в толпе отряда, а в зоне шмон. Да жуткий, тотальный. Полы срывают почти везде, у тумбочек дно вышибают. В пятом отряде вырвали раковину в умывальнике. Hаверно, сошел с ума начальник колонии или кум. Hачали дергать отрицаловку и утаскивать в штаб, в ДПHК. Оттуда никто не возвращается, значит в трюм. Что случилось? Переворот в стране, война или еще что-нибудь подобное?

Hи кто ничего не знает...

После тщательного шмона, с разуванием, с щупаньем везде, где и куда достали неумелые руки солдат, нас отпускают по баракам... Входим и медленно, но верно, охреневаем. Матрацы распороты, содержимое высыпано на пол, вата свалявшаяся, подушки разорваны, у кое-кого пополам, верхние шконки сняты на пол, а некоторые вообще на боку валялись...У тумбочек дно выбито, у моей, совместно с мужиком Кириллом, совсем дверцу оторвали, вон под шконкой валяется, кое-где полы разобраны-сорваны, а в культкомнате даже один стол раскурочили, развалили... Такого даже при Тюлене не было, ни хера себе, приводим все в относительный порядок и обсуждаем, что же все таки произошло, как будто войной прошли. Только зеков не били, а в остальном просто жуть!

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное