Зазаборный роман (Записки пассажира)

Основную массу нашей банды судили по 70, 198 и 209. Hо некоторые из этой основной массы, видимо особо отмеченные судьей или роком, поимели сомнительное счастье узнать кроме уголовного кодекса еще и уголовно-процессуальный. Статья 25 - в случае осуждения гражданина по двум и более статьям, применяется статья двадцать пять уголовно-процессуального кодекса РСФСР. И аналогичные статьи кодексов других республик. И тогда больший срок по одной статье поглощает меньший по другой...А есть еще статья 26 - меньший срок не поглощается, а приплюсовывается полностью или частично...Вот моим корешкам по несчастью и банде нашей хипповой и приплюсовали. Суки... А Сурку и еще двоим в наглую приклеили в добавок и попытку измены Родине - у них были изъяты карты с нашим указанным маршрутом в пограничной полосе в Средней Азии, куда без пропуска совсем нельзя соваться... Если бы Сурок показал на следствии, что мы там уже побывали и не убежали, а не как он сказал - только собирался, то статья за попытку незаконно пересечь государственную границу и попытка измены Родины ждала бы нас всех...А так всего ничего - от шести и до пятнадцати...Как говорится в тюряге - только первые десять лет страшно, а потом привыкнешь.

ГЛАВА ДВЕHАДЦАТАЯ

Отсидел я десять суток. И не помер. В карцере тепло, спина перестала болеть на третий день (почти), а мысли были об одном - шесть лет. За что?

шесть лет..

Отсидел, затем подняли наверх. Забрав матрац и остальное нехитрое барахло, сказал братве, сколько дали и не замечая сочувственных взглядов, пошел впереди дубака. В новую хату, в осужденку. И что меня там ждет, один бог знает, да и то не в мелких подробностях. Hо имея за плечами "шесть девять", три трюма, срок шесть лет и последние молотки за судью, шел я спокойно, не ведясь, так как я уже повидал, если не все, то многое.

- Стой, - рявкает дубак и передает меня другому, а тот ведет к корпусному.

Hедолгая процедура приемки и я в хате.

Огромная светлая хата. И шконок до едрени фени - аж четыре ряда. Три стола, две параши, ни чего себе, о-го-го!

- Привет, Професор! - о, знакомое рыло, виделись в два один, по моему ушел на суд еще при Тите. Как звать, не помню. Отвечаю, кладя матрац на лавочку возле стола:

- Привет, привет, про Тита слышал?

- Слышал, а как ты?

- Я потом в шесть девять сидел...

Играющие за столом в нарды, явно блатяки, навострили уши. Я продолжил:

- Сейчас с венчанья, шестерик дали, правда сразу после суда в трюме чалился, за судью-суку да под молотки попал...

Один из игроков, в трусах, .в синем джинсовом пиджаке и такой же кепке, худой до не могу, не выдержал и отложив кости, повернулся ко мне:

- За что шестерик?

- Я по 70, - вижу непонимание в бесцветных, водянистых глазах на худом, носатом лице, поясняю:

- Антисоветская агитация и пропаганда. Листовки печатали - декларацию прав человека разъясняли, - ставлю точки над "и".

Блатяк, поигрывая зарами (костями) в длинных пальцах, недоверчиво смотрит на меня:

- За листовки шестерик? Темнишь, землячок...

- Обвиниловка на руках, приговор принесут днями.

- В шесть девять сидел, не в этой ли семейке?

Я пожимаю плечами и улыбаясь на псевдокрутизну молодого блатяка, отвечаю:

- Я с беспредельщиками бился, я и Кострома. Остальные молчали и гнулись.

Можешь туда подкричать, можешь здесь узнать.

Отвернувшись к своему знакомому, спрашиваю его, уже залезшего на шконку, подальше от этого базара:

- Что за хата?

Блатяк в трусах и кепке не отстает:

- Херами богата! Я с тобою базарю, а ты вертишься, как вошь на ногте...

Я оглядываю "крутого" с ног до головы и мгновенно срисовываю его, так уже имею опыт - малолетка за плечами, сидит скорее всего за мелочь, был блатным пацаном, потому что сильно не гнули, в хатах до суда приблатовывал, так как рядом покруче не было. Решаю ввязаться в базар, так как мне здесь жить, да и вообще я не тот Професор, которого на тюрягу привезли:

- Послушай, земляк, ты че на себя тянешь? А? Я тебе должен? Или я у тебя украл? Имеешь что, скажи прямо - отвечу. Чего ты тут гнуть пытаешься, я с Гансом-Гестапо хавал, Титу не сломался, в шесть девять упирался, бился, шестерик имею, три трюма, а ты мне что здесь жуешь?! - выкатываю глаза.

Блатяк в кепке тоже пучит глаза и кидает зары на стол:

- Каждый черт будет голос поднимать, да че, оборэели черти...

Я перебиваю его еще громче:

- Слышь, братва, есть в хате авторитеты или малолетки в кепках блатуют?!

Блатяк не успевает отреагировать на мою грубость, как возле стола появляется парень, тоже одетый в трусы, лет двадцати пяти, густо татуированный, крепко сбитый, с повязанной на голове по пиратски синей косынкой и со спокойным взглядом:

- Да, в общем-то есть авторитеты. Меня зовут Пират. Я слышал о тебе, Професор. Ты в общем то пассажир...

- Пассажир, - соглашаюсь я:

- Hо без косяков и не черт. Что он за базаром не следит?

Пират обращается к кепке:

- Ты чего распсиховался? Он тебе должен? Здесь есть черт с шесть девять, он все о нем рассказал. Пассажир и в Африке пассажир, но он чистый.

Малолетка бурчит и исчезает среди шконок. Пират улыбается во весь рот и подмигивает мне: