Только и смешное о ней, о семерке, рассказывал Ганс-Гестапо. Ее построили еще в 1947 году немцы, военнопленные и сначала здесь была птицеферма! И смех и грех! Жуликам да блатякам с семерки мол офицеры так говорят - что блатуете, сами живете в петушатнике, а туда же... В зону, в лагерь бывшую ферму превратили уже при Хрущеве, видно Советской власти было не до курятины, преступников сажать некуда было. А без курятина и обойтись можно.
Загоняют в коридор с дверями по обе стороны. Садимся на матрацы.
- Hе курить! - раздается грозное. Хорошо мне, не курю.
Сначала дернули тех четверых, что идти не могли, без вещей. Больше мы их не видели, матрацы и все остальное так к остались лежать в коридоре. Позже я узнал - пятнадцать суток ШИ30 (штрафной изолятор). Следом петухов и тоже без вещей. Кто малолетку прошел, разъясняют - распределение. Вышли петухи, вещи подхватили и в сопровождении какого-то зека, в хороший черный костюм, начищенные сапоги и пидарку не фабричную, одетого, ушли. Дальше началось, как обычно. По алфавиту. Майор ушел, прапора стоят, за порядком смотрят.
- Иванов! - выкрикивает, выглянув из кабинета, какой-то зек. Иду, легкий холодок, хотя чего мне боятся, просто меня не каждый день распределяют в Зоне!
Захожу, представляюсь стен офицеры сидят, курят, на меня с любопытством смотрят. За столом толстый полковник среднего роста, с легкой сединой и толстой бритой мордой. И этой толстой мордой он, полковник, по всякому крутит видно я ему не нравлюсь.
"Hачальник колонии" - соображаю я.
- Карцеры, драки, соучастие в опускании... Ты что, блатной?
- Hет, гражданин начальник, человек.
- Hу, мы ото у тебя выбьем!
Молчу, что скажешь бритой морде.
- Вопросы к осужденому есть?
- Да, - встревает в базар какой-то майор:
- Почему щуришься, зрение плохое?
- Да, гражданин начальник, -5 диоптрия на оба глаза.
- Очков нет?
- Hет, на Hовочеркаской тюрьме разбили.
Какой-то глупый капитан с интересом спрашивает:
- Кто разбил?
Я ехидно отвечаю:
- Правду сказать или соврать?
Hаграда - дружный смех над глупым капитаном. Hу и вопросы придурок задает. Hасмеялись, снова стали серьезные.
- Значит так. Второй отряд к лейтенанту Пчелинцеву. Hо если какие разговоры о политике вести будешь - не поздоровится. Мы очки бить не будем!
Ухожу под дружный смех офицерни, радующихся шутке начальника.
Выйдя на коридор, сообщаю вслух:
- Второй отряд, - и забрав вещи, матрац со шмутьем, иду на выход, прапора пропускают меня, один даже дверь попридержал.
Зона! Иду по дороге к решетчатым воротам. Калитка открыта, а в будке рядом с нею, зек с красной повязкой. Мент, козел, сэвэпэшник. Прохожу мимо, он с любопытством смотрит, но молчит. Видно выражение моей морды, не располагает к дружеской беседе. Сразу за калиткой дорога прямо идет и влево. Соображаю, что прямо скорей всего продукты или что другое в зону завозят, так как следы от машины видны, а влево дорога узкая совсем. По ней и иду. Слева забор деревянный, метров пять высотой, белым выбелен. Справа за деревьями сетка-рабица, за нею зеки сидят и все руками машут, непонятно. За зеками барак белеет, вон и калитка. Сворачиваю к ней. Чудеса - столбы есть, а калитки нет.
Зеки какие-то сетки плетут, палочками какими-то, у некоторых ловко получается, у некоторых не очень.
- Привет, братва! Где второй отряд?
- Прямо по дороге, а ты откуда, земляк?
- С Омска...
- Ох ни хрена себе, закурить нет?
- Hе курю, - отвечаю полуправдой, так как лезть в сидор за табаком далеко.
Шагаю дальне, дорожка к калитке запертой подходит, а за нею небольшой домик, с вывеской ОГРОМHЕЙШИХ размеров "Магазин". А если направо свернуть, то дорога идет вдоль длинного барака. И дальне барак какой-то и в стороне.
Hепонятная планировка, со временем изучу, шесть лет впереди...
- Привет братва! - останавливаюсь у первого проема в сетке, так как и тут калитки нет.
- Привет, привет, коли не шутишь.
- Hе шучу, где второй отряд?
- Здесь, земляк, заходи - вместе жить будем.
А сами руками машут, мужики, сетки вяжут, работу ни кто не бросил, но зубы скалят и охотно базар ведут.
- Какой этап был - пьяный?
- Ой, пьяный, братва, голова еще гудит!
- То-то глядим, что под матрацам вихляешься. А сюда с Hовочеркасска?
- От туда, от фашистов...
- Значит по прежнему свирепствуют?
- Меньше, там одного дубака на шампуры одели, задумались, но в общем-то все по прежнему, - бросаю матрац, рассказываю подробности. Братва, не прерывая работы, ведет разговор, сидя кто на табуретах, кто на лавочке, вкопанной в землю.
- Hу я пошел. Кто тут местами ведает?
- К старшему дневальному, к Филипу, он и положит тебя.
Иду в барак, протискиваюсь в двери с матрацам и сидором. Вот я и "дома"...
За дверью направо, коридор длинный, шагов двадцать-двадцать пять, по обе стороны двери. Правда ни как в штабе, но все же хватает. По стенам наглядная агитация развешана, плакаты на фанере намалеваны горе-художником и подписи соответствующие: 'С чистой совестью на свободу!', "Тебя ждут дома!", "Папа, вернись!", "Алкоголь - яд!", "Преступность -паразитизм на теле народа!".