Зазеркалье Нашей Реальности

Каспар хотел сглотнуть, но боялся выдать свое волнение. Он надел маску беспечности и ответил:

– Это довольно личный вопрос.

– Ради Шарлотты? – вырвалось у принца. И пока еще не сошедшая с ума от этого вечера часть его сознания пыталась донести до Александра всю абсурдность этих вопросов, вторая, ослепшая от обид, чувства обреченности и неутоленной любви, не видела в этом ничего вызывающего и грубого. На несколько минут Александр оказался одурманен чувством обманчивой свободы. И почему он раньше боялся спросить об этом напрямую, а не строить теории и питаться ядовитыми догадками?

– Почему вы так решили? – О, как хотелось Каспару улыбнуться его милой ревности! Но он продолжал все так же непринужденно: – Нет, это не она.

«Если это вас успокоит».

Он заметил, как на мгновение принц замер, сраженный ответом. В голову ему не пришло даже мысли устыдиться своей выходки с Шарлоттой. Если это так, если действительно правда, то кого ему ненавидеть теперь? Хуже утвердительного ответа могло быть только это.

– Ясно. – Хотя язык жгли десятки вопросов, он ответил равнодушно, словно услышанное удовлетворило его интерес.

«Уж лучше бы я мучился из-за своей неопределенности в этой жизни».

Из-за обилия душевных ран и неподъемных задач Александр мог наслаждаться лишь тем, что выбирал менее тяжелые из них.

– Я хочу уйти отсюда. – Он встал, чувствуя, как растет в нем раздражение к себе, и снял с вешалки пальто.

– Конечно. Минуту. – Каспар оставил наличные с двойными чаевыми, как и обещал, и направился к дверям, где его уже ждал принц.

– Вам понравилось у нас? – подоспела официантка. Сияя улыбкой и смотря на одного только Каспара, она не заметила намертво вцепившийся в нее презрительный взгляд принца.

– Да. Милое местечко. – Каспар накинул пальто.

– Тогда будем рады видеть вас снова.

– Непременно, – бросил Александр и вышел с уверенностью, что Каспар не оставит его одного.

Эти люди, что роились вокруг Каспара, вызывали в принце не меньшую ярость, чем та, которую он испытывал к себе. Хуже было лишь то, что каждый из них имел шансов в десятки раз больше, чем он.

Каспар вышел быстро, так и не подарив официантке обещания вернуться вновь. Ревность принца умиляла его все больше, напоминая ему самому, как он обрадовался разрыву его помолвки с Анджеллиной. Осознание ответной любви вселило в него уверенность. Попрощавшись с одними терзаниями, он нехотя принял другие? Стоит шагнуть навстречу чувствам принца, как путь назад сотрется. Только вперед – к долгожданной, волнительной, но рискованной жизни в объятиях друг друга. Но вот он вновь напомнил себе: Александру только восемнадцать. Пьянящее чувство первой любви ударило принцу в голову. Но однажды, с годами, а может, уже через месяц, оно пройдет, и он вновь увидит в Каспаре лишь телохранителя и своего хорошего друга. Он знал это по себе, знал благодаря друзьям, прошедшим через такие изменения. Это было неизбежно.

Каспар устал от такой изменчивости. Устал от любовных метаний. Он тщетно пытался отыскать постоянство, но жизнь подкинула ему первую сложность – любовь к принцу, еще совсем молодому и подверженному внезапным изменениям настроения. Затем вторую, поначалу спутанную с подарком, – взаимность чувств. Но сколько же она продлится? Стоит ли шаг навстречу к ней нового неминуемого разочарования?

С этими мыслями он привез притихшего Александра на пляж. Как и любой пляж, в выходные солнечные дни он был бы полон людей. Но сейчас был поздний вечер вторника, и пляж практически пустовал. Тишину нарушали лишь шум набегающих на берег волн и гомон небольших компаний общей численностью человек десять.

Александр ступил на песок босыми ногами, придерживая в левой руке обувь. Он спустился к волнам, оставил недалеко обувь со сложенным пальто и встал на месте, где волны встречались с берегом. Соленый воздух, щекочущие брызги и шум словно встречавших его волн приободрили его и добились от него улыбки и даже пары смешков. Каспар стоял у вещей, смотря ему в спину. Свет яркой полной луны окутывал темную фигуру принца белой каймой, превращая его в мифическое, далекое от людей создание.

Каспар задумался, как могли люди увидеть в нем болезненную неестественность. Как могли причислить к уродству его стройные длинные ноги с маленькими ступнями, узкие округлые плечи с худыми, без единого очертания мускулов руками, тонкие изящные пальцы и длинную тонкую шею? Принадлежи все это девушке, никто не сказал бы ни слова против, но люди были далеки от уничтожения всех стереотипов, и все, что могли отнести к «женскому» изяществу, найденному у мужчины, считали женоподобным и порицали. К тому, чем одарила болезнь некоторых лиц мужского пола, сделав их не то незавершенными девушками, не то незавершенными юношами. И эти люди, неспособные увидеть все грани человеческой красоты, а новое и невиданное причисляя к ненормальному, ошибались.

Разве это было уродством?

Или это он, влюбленный в его душу, видел в каждом «уродстве» от рождения бледного хрупкого тела лишь что-то внеземное, очаровывающее, несравненное и непостижимое для большинства скудных умов?