Зазеркалье. Записки психиатра

– Ну и когда ж мой испытательный срок закончится? – насупился Кузя.

– Это, Алексей Викторович, мне решать.

– А что у тебя с мобильником? Два дня дозвониться не мог, – видимо, решил, что раз уж испытательный срок неизвестно когда закончится, то можно чуточку поревновать.

– Потеряла я его, Кузенька. И вообще, номер хочу поменять.

– Зачем? – насторожился он.

– Достали поклонники. Просто задолбали!

– Тогда правильно решила, – расплылся Кузя в улыбке, предполагавшей, что уж он-то точно в эту группу не входит. – Кстати, хотел тебя вечером в ресторан пригласить в Крылатском. Праздник все же. Октябрьской революции. Там повар француз. Фуа-гра так готовит – пальчики оближешь!

– Это если руками есть, – хмыкнула она. – Напоминаю, я во Франции была.

– Ну, ладно, ладно тебе! Отдохни, пожалуй, с дороги, – все же решил подстраховался от попадания в категорию «задолбавших». – Не буду тебе сегодня мешать. Кстати, мои ребята из службы охраны твой дом посмотрели и предлагают на охрану поставить. Рольставни сделать, датчики по периметру. Не возражаешь?

– Прослушку еще поставить… – язвительно добавила Александра.

– Какую прослушку? Зачем прослушку?

– Да в доме у меня ничего ценного нет, – сказала Александра.

– Все так считают, пока не потеряют. И потом, самое ценное для меня – ты сама…

* * *

Ночью дождь, бесконечный, как бразильский сериал, тоскливый, как воспоминание о несчастной любви, и безысходный, как поздняя осень, не закончился. Отбивал меланхоличную дробь по крыше дома, унося мысли в прошлое. Александра долго не могла уснуть. Вспомнила похороны отца, проходившие в такой же промозглый день три года назад дышать.

Отец, с заострившимися чертами сухого лица и горделивым, ставшим как будто больше носом, был тогда похож на фараона или жреца. Именно такими она их себе представляла – величественно-спокойными в осознании вечной мудрости, недоступной простым смертным. Как здорово было бы пообсуждать с отцом то, над чем она сейчас работает, и все те события, которые ворвались в ее жизнь. У отца всегда был нестандартный взгляд на вещи. Наверное, это и помогло ему стать крупным ученым.

Порыв ветра хлестнул мокрыми ветвями вишни по оконному стеклу, громыхнул листом железной кровли на сарае у стариков-соседей, от безденежья давно забросивших свое хозяйство, загудел в кронах деревьев и унесся гулять по поселку. Но не унес ее воспоминания. Тот разговор с отцом она помнила хорошо. Будто вчера все было. Они тогда пили чай с пирожками, которые, следуя давней традиции, испекла мама, прежде чем уехать на Новодевичье на могилу к своему отцу – старому большевику. Она туда всегда ездила на годовщину Октября. Деда Александра помнила плохо. Тот умер, когда ей не было и пяти лет. По рассказам отца, дед был революционным балтийским матросом, потом стал чекистом, дослужился до чина майора МГБ и по невероятному стечению обстоятельств не был расстрелян в ходе чисток. Может, потому, что вовремя ушел на хозяйственную должность. Дед был молчалив и замкнут. Даже после выхода в отставку никогда ничего не говорил о службе и прожитой жизни, разве что о моряцкой молодости. Каждые выходные уезжал на рыбалку, часами просиживая на берегу речки или озера в одиночестве.

«А большевики почему победили?» – спросила она тогда отца.

Отец посмотрел на нее удивленно и даже головой покачал – какие вопросы стали интересовать его дочь. Сказал, что победили потому, что у них, в отличие от всех остальных политических сил, была универсальная утопия «красной веры» в счастье освобожденного труда и учение Карла Маркса с ответом на извечный вопрос, почему одни богатеют, а другие бедными остаются и как исправить этот антагонизм. Вот тогда-то и начал бродить по Европе призрак коммунизма, хотя основные идеи были взяты из раннего христианства. Она тогда впервые услышала название «ессеи». Большевики же к реализации ранних христианских идеалов очень творчески подошли: взяли в качестве движущей силы революции класс без собственности, которому вроде как и терять нечего, заявили, что лучшего будущего не надо ждать, а за него надо бороться путем насильственного перераспределения общественного богатства. Лозунг «Грабь награбленное!» звучал ясно и доходчиво, «Экспроприация экспроприаторов!» – хотя и мудрено, но завораживающе.