– Отщет готов… или нет… – промямлил зам голосом телевизионного таджика-строителя Равшана.
Александра рассмеялась.
– Великий артист в нем пропадает, – повернулся к ней Иван Фомич. – Куда бы мне его сдать?
– Нащальника… куда… мне… сдать… – протянул зам, но под суровым взглядом Ивана Фомича вдруг засуетился и со словами «вас понял, ухожу», весело помахав Александре рукой, укатил наверх в вовремя подошедшем лифте. Иван Фомич облегченно вздохнул.
– Ну, спасибо вам, Александра. Ценю! – расплылся он улыбке. – Донесли мои идеи до Алексея Викторовича, а он, я понял, – аж до президента, – указал пальцем вверх. – За последние месяцы по моему плану как все пошло! И рынки почистили, и номера с триколором отменили, и национальные проекты объявили, и о соотечественниках за рубежом вспомнили, и о пенсинерах и о военных, и тренера футболистам иностранного взяли, и план долгосрочный провозгласили! Еще материнский капитал, чтобы росло поголо… Тьфу! Народонаселение, – поправился он. – Глядишь, скоро министров одиозных поснимают.
– И женщин вместо них назначат, – добавила Александра.
– Женщин? – Иван Фомич посмотрел на нее внимательно, но уточнять не стал. – И лексику самодержавную начали вводить, – продолжил восторгаться он.
Александра глянула вопросительно.
– Ну как же? На телевидении вот про учителей говорят, которые «получили поистине царский подарок» в виде квартир, и про кремлевский полк, который «как кавалергарды».
– А народ-то как радуется! – весело подхватила Александра. – «Спасибо за то, что вы есть!» говорит.
– Хотя, конечно, выборы скоро, – заметил Иван Фомич. – Пора результаты показывать. – Он помолчал. – Да-а, нарастает державность повсюду… как океанский вал.
– Не стал бы вал девятым, – изобразила озабоченность Александра.
– Да-а, – протянул Иван Фомич и посмотрел испытующе, пытаясь понять, серьезно она говорит или шутит. – И я вот беспокоюсь, не случился бы снова культ личности.
– А как же иначе, Иван Фомич? Чтобы в России и без культа? Поклоняться-то кому? С нижайшими просьбами и жалобами на чиновников к кому обращаться, о справедливом суде кому челом бить?
– Выход-то на самом деле есть, – заулыбался Иван Фомич, – чтобы обвинения в раздувании культа не звучали.
– И какой же? – с интересом спросила Александра.
– В культе личности ведь кого не обвиняют? – спросил он.
– И кого ж?
– Как кого? – Иван Фомич глянул хитро. – Господа Бога, – загнул он палец, – царя-самодержца, – загнул другой, – и духовного или партийного лидера нации, – поднял указательный палец, что должно было означать – последний вариант ему ближе всего. – Потому что все вышеперечисленные в глазах народа сами по себе по изначальной природе являются носителями собственного культа. Первый и второй варианты нам, понятно, не подходят, а вот третий… А впрочем, все равно, – махнул он рукой. – Лишь бы людям полегче жить стало…
Александра полулежала в шезлонге на крыше дома Гуды и смотрела в ночное небо, переливающееся россыпью подрагивающих от ночной прохлады звезд. Нашла три звезды Пояса Ориона, которые еще в прошлый приезд показал ей Онуфриенко, мысленно провела прямую линию наискосок и обнаружила Сириус, таинственный и яркий. В голову лезли ненаучные мысли о том, что если и правда души людей, как говорит Онуфриенко, уходят туда, то сколько их сейчас смотрит на нее? А она на них. Они с космической высоты вечности, а она с крыши одного из многих домов крохотной планеты, миллионы лет неутомимо вращающейся в пространстве и повторяющей свои циклы в запущенном когда-то кем-то небесном механизме. Наверное, души смотрят снисходительно. Она же, как и многие, глядящие в бесконечное звездное небо, – вопросительно и немного растерянно, забыв о высокомерном умении пользоваться пультом от телевизора, кофеваркой, стиральной машиной и банковской карточкой. И сколько глаз до нее так же вглядывались в ночное небо… И сколько еще будут вот так смотреть, задавая те же вопросы…
Напротив нее черными громадами на бархате темно-синего неба возвышались уставшие от туристической суеты пирамиды, уже укутанные пеленой сна. Александра вспомнила найденный в Интернете снимок, сделанный со спутника, на котором пирамиды выглядели четырехгранными куличиками, расположенными по прихоти древних архитекторов так же, как звезды в Поясе Ориона. Зачем пирамиды построены? Нет ответа…
Люди, чтобы не забыть что-нибудь важное, завязывают на память узелочки. Стоит посмотреть на них, и непременно вспомнишь то, что никак нельзя забыть. Но вспомнить может только тот, кто завязал, остальным остается только гадать. Может, и наши предки поставили эти метки – словно узелки завязали? Чтобы потом, вернувшись, споткнуться о них взглядом и что-то вспомнить? То, что нельзя было забыть… Но как узнать что? Нет ответа…
Глаза слипались, но она смотрела и смотрела в звездное небо до рези, до боли, надеясь через эту боль вспомнить что-то важное, без чего, кажется, дальше невозможно будет существовать в обыденной суете и рутине жизни нынешней…
Потом все же поднялась и отправилась в комнату укладываться спать.